Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.
Шрифт:
Мене таланта, но боле литературной опытности, языкъ боле гладкій, хотя безцвтный и вялый, находимъ мы въ Выжигин, нравственно-сатирическомъ роман Г-на Булгарина. Пустота, безвкусіе, бездушность, нравственныя сентенціи, выбранныя изъ дтскихъ прописей, неврность описаній, приторность шутокъ, — вотъ качества сего сочиненія, качества, которыя составляютъ его достоинство, ибо они длаютъ его по плечу простому народу и той части нашей публики, которая отъ азбуки и катихизиса приступаетъ къ повстямъ и путешествіямъ. Что есть люди, которые читаютъ Выжигина съ удовольствіемъ и, слдовательно, съ пользою,
Замчательно, что въ прошедшемъ году вышло около 100,000 экземпляровъ Азбуки Русской, около 60,000 Азбуки Славянской, 60,000 экземп. Катихизиса, около 15,000 Азбуки Французской, и вообще учебныя книги расходились въ этомъ году почти цлою третью боле, нежели въ прежнемъ. Вотъ что намъ нужно, чего недостаетъ намъ, чего по справедливости требуетъ публика.
Изъ переводныхъ книгъ назовемъ дв: Вертера, соч. Гете, переводъ Г-на Р., и Исторію Литературы Фр. Шлегеля, переводъ неизвстнаго. Первый можно назвать самымъ близкимъ, самымъ изящнымъ изъ всхъ прозаическихъ переводовъ, вышедшихъ у насъ въ послднее двадцатилтіе.
Странная неприличность полемики составляла отличительный характеръ нашихъ журналовъ прошедшаго года. Мы надемся, однако, что это скоро утомитъ нашу публику и что она скоро захочетъ видть въ нашихъ литераторахъ кой-что кром двуногихъ животныхъ съ перьями.
Обозрніе особенныхъ качествъ каждаго изъ нашихъ журналовъ не входитъ въ планъ этой статьи. Замтимъ однако, что Телеграфъ былъ богаче другихъ хорошими, дльными статьями, и боле другихъ передавалъ намъ любопытнаго изъ журналовъ иностранныхъ; Сверная Пчела была свже другихъ политическими новостями; Атеней мене другихъ участвовалъ въ неприличныхъ полемикахъ; Славянинъ неприличность брани усилилъ до поэзіи.
Замтимъ еще одно качество, общее почти всмъ журналамъ нашимъ: странный слогъ, которымъ пишутся многія оригинальныя и большая часть переводныхъ статей, слогъ неточный, шершавый, и часто хуже того, которымъ писали у насъ прежде Карамзина и Дмитріева. Можетъ быть, это одна изъ главныхъ причинъ, почему люди со вкусомъ почти не читаютъ нашихъ журналовъ; ибо для образованнаго слуха нтъ ничего тяжеле фальшивыхъ тоновъ.
Сверные цвты были безъ сравненія лучшимъ изъ всхъ альманаховъ. Въ Невскомъ альманах замтимъ прозаическую статью Ливонія, соч. неизвстнаго: если бы наше обозрніе было писано тмъ-же перомъ, которое начертало Ливонію, то мы печатали-бы его безъ боязни неуспха.
Другіе альманахи — но что пользы намъ знать, что т или другія статьи печатались въ томъ, а не въ другомъ періодическомъ изданіи? Объяснитъ ли это сколько нибудь характеръ нашей литературы?
До сихъ поръ разсматривали мы словесность нашу въ отношеніи къ ней самой, и потому съ любопытствомъ останавливались на
Но если мы будемъ разсматривать нашу словесность въ отношеніи къ словесностямъ другихъ государствъ; если просвщенный Европеецъ, развернувъ передъ нами вс умственныя сокровища своей страны, спроситъ насъ: „Гд литература ваша? Какими произведеніями можете вы гордиться передъ Европою?” — Что будемъ отвчать ему?
Мы укажемъ ему на Исторію Россійскаго Государства; мы представимъ ему нсколько одъ Державина, нсколько стихотвореній Жуковскаго и Пушкина, нсколько басень Крылова, нсколько сценъ изъ Фонъ-Визина и Грибодова, и — гд еще найдемъ мы произведеніе достоинства Европейскаго?
Будемъ безпристрастны, и созн'aемся, что у насъ еще нтъ полнаго отраженія умственной жизни народа, у насъ еще нтъ литературы. Но утшимся: у насъ есть благо, залогъ всхъ другихъ): у насъ есть надежда и мысль о великомъ назначеніи нашего отечества!
Внецъ просвщенія Европейскаго служилъ колыбелью для нашей образованности; она рождалась, когда другія государства уже доканчивали кругъ своего умственнаго развитія, и гд они остановились, тамъ мы начинаемъ. Какъ младшая сестра въ большой, дружной семь, Россія прежде вступленія въ свтъ богата опытностью старшихъ.
Взгляните теперь на вс Европейскіе народы: каждый изъ нихъ уже совершилъ свое назначеніе, каждый выразилъ свой характеръ, пережилъ особенность своего направленія, и уже ни одинъ не живетъ отдльною жизнію: жизнь цлой Европы поглотила самостоятельность всхъ частныхь государствъ.
Но для того, чтобы цлое Европы образовалось въ стройное, органическое тло, нужно ей особенное средоточіе, нуженъ народъ, который бы господствовалъ надъ другими своимъ политическимъ и умственнымъ перевсомъ. Вся исторія новйшаго просвщенія представляетъ необходимость такого господства: всегда одно государство было, такъ сказать, столицею другихъ, было сердцемъ, изъ котораго выходитъ и куда возвращается вся кровь, вс жизненныя силы просвщенныхъ народовъ.
Италія, Испанія, Германія (во время реформаціи), Англія и Франція, поперемнно управляли судьбою Европейской образованности. Развитіе внутренней силы было причиною такого господства, а упадокъ силы причиною его упадка.
Англія и Германія находятся теперь на вершин Европейскаго просвщенія; но вліяніе ихъ не можетъ быть живительное, ибо ихъ внутренняя жизнь уже окончила свое развитіе, состарлась и получила ту односторонность зрлости, которая длаетъ ихъ образованность исключительно имъ однмъ приличною.
Вотъ отъ чего Европа представляетъ теперь видъ какого-то оцпеннія; политическое и нравственное усовершенія равно остановились въ ней; запоздалыя мннія, обветшалыя формы, какъ запруженная рка, плодоносную страну превратили въ болота, гд цвтутъ одн незабудки, да изрдка блеститъ холодный, блуждающій огонекъ.
Изо всего просвщеннаго человчества два народа не участвуютъ во всеобщемъ усыпленіи; два народа, молодые, свжіе, цвтутъ надеждою: это Соединенные Американскіе Штаты и наше отечество.