Полжизни

Боборыкин Петр Дмитриевич

Наташа вспыхнула: и уши, и за ушами — все покрылось алой краской.

— Да, прошептала она и стала ко мн? бокомъ.

— Ну, такъ будемъ друзьями, сказалъ я весело и взялъ ее за руку.

Она обернулась быстро. На большихъ ярко-голубыхъ глазахъ блистали дв? слезинки. Я ее поц?ловалъ и чувствовалъ, какъ горячо ея губки прильнули къ моей мохнатой щек?. Ребенокъ размягчилъ меня чуть не до слезъ.

— Вы хорошій, шептала она, отд?лившись отъ меня пугливымъ движеніемъ.

Я вид?лъ, что она затрудняется говорить по-русски.

— Васъ много учатъ? спросилъ я.

— Миссъ Уайтъ учитъ.

— А по-русски?

—

Мама начала.

— Вы боитесь мамы?

— Да, прошептала она и даже побл?дн?ла.

Меня это непріятно кольнуло, и я воздержался отъ дальн?йшихъ разспросовъ.

«А что бы теб? заняться съ ней?», промелькнуло въ моей голов?.

— У меня станете учиться? вслухъ выговорилъ я.

— О, да! вздохнула радостно д?вочка.

Я всталъ и подалъ ей руку. Мы пошли къ дому и у воротъ повстр?чались съ графомъ.

Онъ издали вид?лъ насъ и особенно кр?пко пожалъ мн? руку, ни съ того съ сего.

— Вы друзья? спросилъ онъ, обращаясь къ намъ обоимъ.

— Да, см?ло вскричала Наташа и потянулась обнять графа.

Онъ поднялъ ее на руки и н?сколько разъ горячо поц?ловалъ. В?терокъ раздувалъ ея песочные локоны, щечки раскрасн?лись. Д?вочка была прехорошенькая.

Подосп?ла англичанка и увела ее.

— Золотое у васъ сердце, сказалъ мн? графъ, съ дрожью въ голов?. Ему какъ будто хот?лось объ чемъ-то излиться, но надо было идти об?дать.

Мы вс?—и онъ, и я, и Наташа — присмир?ли, отправляясь предъ особу ея сіятельства.

XXXI.

Но отъ?здъ графа затянулся. Я не могъ понять, почему. Онъ каждое утро просилъ меня къ себ? въ кабинетъ поздно, часовъ въ одиннадцать. Лицо его казалось мн? осунувшимся и голосъ слаб?е и хрипл?е обыкновеннаго. Я не считалъ ум?стнымъ разспрашивать его о здоровь?. Съ графиней я тоже не вдавался въ разговоры: д?ла по кочтор? нашлось не мало, да и сама графиня не поощряла меня къ пріятельскимъ бес?дамъ. Это даже коробило меня н?сколько.

Хоромы въ Слободскомъ устроены съ такими же антресолями, какъ и графскій домъ на Садовой. Посредин? идетъ темный коридоръ, откуда витая, темная же, л?стница поднималась въ мое пом?щеніе. Сойдя съ нея, нал?во, въ углу коридора, дверь ведетъ на площадку, отд?ляющую кабинетъ графа отъ спальной и уборной графини.

Я собрался совс?мъ спать у себя наверху, проси д?въ долго надъ книжкой журнала. Въ дом? вс? ужь улеглись. Только изъ залы доносился тяжелый стукъ маятника въ старинныхъ часахъ, приставленныхъ къ углу.

Мн? захот?лось испить квасу. У меня въ комнат? его не случилось. Задумалъ я спуститься тихонько внизъ, въ туфляхъ дойти до буфета и отыскать тамъ графинъ съ квасомъ. Я захватилъ съ собою спички и св?чку; но зажечь ее сбирался только въ буфет?, чтобы не испугать кого св?томъ.

Спустился я, благополучно добрался до буфета, зажегъ тамъ св?чу, открылъ шкафъ, досталъ графинъ съ квасомъ и, напившись, т?мъ же путемъ двинулся назадъ, задувъ опять св?чу.

Я уже добрелъ до столба витой л?стницы и занесъ было ногу, какъ вдругъ изъ двери, ведущей на площадку, показался св?тъ, и я ясно увидалъ дв? фигуры на темномъ фон? ст?ны. То, что я разсмотр?лъ и о чемъ мгновенно догадался, такъ на меня под?йствовало, что я, притаивъ дыханіе, совс?мъ замерь и еще съ мчнуту не могъ двинуться посл? того, какъ вид?ніе уже скрылось.

Вотъ что я увидалъ:

графиня, въ б?ломъ узкомъ пеньюар?, въ «убрус?» (какъ она потомъ называла его мн?), со св?чей въ рук?, вела мужа своего нзъ кабинета въ спальню, поддерживая его подъ-мышки. Я говорю вела, но сл?довало бы сказать: тащила. Графъ волочился, съ мертвеннымъ лицомъ, закатившимися глазами и волосами на лбу.

Сомн?нія не могло быть никакого: графиня влекла мертвецки-пьянаго челов?ка. Я водился съ испивающими товарищами, и ошибиться мн? было трудно.

Тутъ же, какъ только я сказалъ самъ себ?, что онъ безчувственно пьянъ, я сейчасъ и припомнилъ все: и случай на хутор?, и встр?чу въ передней московскаго дома, и наконецъ этотъ бол?зненный видъ и позднее вставанье за посл?дніе пять-шесть дней. Не жалость, а злорадство, брезгливость, надменное омерз?ніе овлад?ли мной, какъ только прошелъ первый моментъ изумленія. Вторая моя мысль обратилась къ ней. Ея образъ строгій, прекрасный, съ печатью скорби, пронесся предо мной опять совершенно такъ, какъ онъ прошелъ мимо меня по площадк? къ рамк? узкой коридорной двери. Я, взобравшись къ себ? наверхъ, всплеснулъ руками и съ умиленіемъ прошепталъ:

— Святая мученица!

Я бросился бы къ ея ногамъ, еслибъ она стояла предо мною. И какъ я грозно каралъ самого себя, вспомнивъ, что кинулъ ей прямо въ глаза дерзкій, нахальный намекъ. Она, нав?рно, помнила просьбу: перевести поточн?е французскую фразу: femme a crime. Не подозр?вать ее, а преклоняться передъ ея горемъ, передъ гордой нравственной мукой, передъ тайнымъ униженіемъ, которымъ отравляется ея супружеская жизнь — вотъ что я долженъ былъ д?лать.

И вс?мъ этимъ я преисполнился за одну ночь. Сходя утромъ внизъ, я чувствовалъ въ себ? не безсловеснаго раба ея, но благогов?йнаго союзника, страдающаго за нее каждымъ біеніемъ своего пульса. Не будь у меня никакой иной ц?ли, я только для того остался бы въ этомъ дом?, чтобы охранять ее, чтобы быть всегда наготов? броситься туда, куда она прикажетъ.

Ц?лый день я молчалъ и всматривался исподлобья въ то, что творилось вокругъ меня. Графъ показался только къ об?ду. Она была невозмутима, и я не см?лъ гляд?ть на нее пристально. На весь вечеръ я ушелъ въ контору и ночью жадно прислушивался къ мал?йшему шуму; но ничто не шелохнулось внизу, на площадк?.

Когда, на сл?дующій день, графъ позвалъ меня къ себ? въ кабинетъ, я съ зам?тной брезгливостью подалъ ему руку и много-много проц?дилъ два-три слова; а онъ разглагольствовалъ битыхъ три часа, вводя меня въ свои высшія идеи. Я несказанно обрадовался одному: услыхалъ изъ устъ его сіятельства, что отъ?здъ его назначенъ черезъ два дня безотлагательно.

Чрезъ два дня онъ д?йствительно у?халъ.

XXXII.

Мы очутились вдвоемъ. Я съ трудомъ скрывалъ свою радость. Должно быть, лицо мое такъ неприлично сіяло, что графиня въ первое же посл?-об?да зам?тила мн?:

— Погода начала хмуриться, но это на васъ нисколько не д?йствуетъ!.. Завидный у васъ характеръ, Николай Иванычъ!

Мы бес?довали въ боскетной. Эта древняя хоромина зам?нила графин? ея голубую комнату на Садовой.

Тутъ только я дерзнулъ взглянуть на нее. Въ моемъ взгляд? она, нав?рно, прочла все мое безпред?льное преклоненіе передъ ея личностью, все сочувствіе ея тайному горю, внезапно открытому мною.