Полжизни
Шрифт:
— Успокойтесь! сказали мн? твердо и звучно, и пойдемте въ залу.
— Въ залу, сейчасъ? безсильно прошепталъ я.
— Да, мой другъ, я вамъ поиграю Шумана. Уроковъ сегодня не будетъ.
Было бы позволительно обезум?ть отъ пллноты нежданнаго счастія. Я — управляющій изъ камералистовъ, хмурый, неуклюжій, скучный, казенный — обладалъ такой женщиной, какъ графиня Кудласова. И надо было обладать ею, да надо: иначе такія натуры остаются загадками, томительно раздражающими васъ до изнеможенія, до полнаго паденія силъ, если только поддаться страсти; а не поддаться ей нельзя было.
Но съ перваго же дня я позналъ ту истину, что обладатель такой женщины не перестаетъ быть ея подданнымъ, именно подданнымъ: слово «рабъ» и слишкомъ пошло, да и нев?рно. Такъ допускаютъ до себя «любимцевъ».
За то одна минута настоящихъ ласкъ приводила меня въ то же полубезуміе, какое я испыталъ, когда дв? руки внервые обвили мою шею.
Но не больше, какъ чрезъ нед?лю, въ одну изъ такимъ минутъ я не выдержалъ и назвалъ ее «мученицей».
Она даже разсм?ялась и шутливо спросила меня: «Это почему такъ?»
Я разсказалъ ей все, что вид?лъ ночью изъ коридора.
Лицо ея тотчасъ же затуманилось, но нисколько не изм?нившимся тономъ она отв?тила:
— У графа бываютъ припадки, но онъ лечится и вылечится.
Какіе «припадки», она мн? не объяснила и дальше объ этомъ разговоръ не пошелъ.
«Онъ вылечится». Стало-быть, онъ не пьяница, стало-быть, она не терпитъ униженія: вотъ что я узналъ, и это меня не особенно ут?шило. Всякій разговоръ на тему нравственныхъ страданій д?лался нел?пымъ, а если и можно было заговорить, такъ о страданіяхъ мужа.
Я переживалъ тотъ періодъ страсти, когда ни одинъ любовникъ не думаетъ о муж?, особливо если его н?тъ на глазахъ. Ни единой мысли о томъ, — что мы д?лаемъ, мн? не явилось. Графиня похвалила меня потомъ за такой кр?пкій сонъ сов?сти: она объяснила его моей «неиспорченной натурой».
Что жь, я въ самомъ д?л? быть неиспорченъ; но далеко не ушелъ съ моей «натурой». Я продолжалъ не думать о граф?. Графиня получала отъ него письма, но ничего мн? объ нпхъ не говорила, точно будто мужа и на св?т? н?тъ. Съ каждымъ днемъ она становилась усердн?е въ обученіи меня всякой всячин?.
Въ библіотек? слободскихъ хоромъ она подвергла меня еще новому испытанію: вынула большую коллекцію гравюръ и начала просматривать ихъ со мною. Тутъ я выказалъ такую же нев?жественность, какъ и по части музыки. Только по слухамъ зналъ я имена Рафаэля, Микель-Анджело, Рубенса; копій никакихъ не видалъ и ничего не читалъ объ искусств?; мои товарищи были такого же художественнаго образованія — стало-быть, особенно стыдиться не приходилось, да мое чувство къ графин? уже не знало щекотаній самолюбія. Ц?лыя лекціи выслушалъ я въ библіотек?, разсматривая коллекціи и альбомы. Все, что говорила графиня, было такъ ново для меня, и она съ такимъ ум?ньемъ и охотой вводила ученика въ пониманіе красоты, что ему сл?довало родиться идіотомъ, чтобы не получить вкуса къ изящному. Каждая знаменитая статуя или картина наводили ее на личныя воспоминанія; она усн?ла везд? побывать: и въ Дрезден?, и въ Париж?, и въ Мюнхен?, и во Флоренціи, и въ Рим?, и даже въ Гаг?. Слушая ее, я такъ и вид?лъ передъ собою и тотъ диванчикъ, съ котораго англичанки смотрятъ на Сикстинскую Мадонну, и круглую комнату
— Какъ хорошъ этотъ Вуверманчик!
Еслибъ насъ въ п?вческой спросили: кто былъ Вуверманъ, мы бы не могли и фамиліи-то такой выговорить. А графиня сообщила мн? даже, что Вуверманомъ его называютъ по французскому произношенію; а по-голландски-де — его произносятъ: Вауэрменъ.
У большаго круглаго стола библіотеки, гд? меня такъ наглядно и легко просв?щали во всемъ, что челов?чество создало прекраснаго, я предавался особаго рода страстному и почти благогов?йному созерцанію. Созерцалъ я ее, т. е. женщину, бывшую моей просв?тительницей. Какъ она входила въ свою наставническую роль! точно будто зат?мъ только мы съ ней и сошлись; а между т?мъ она же отдавалась мн? такъ см?ло и пылко, ея уста ц?ловали меня, ея руки обвивались вокругъ моей шеи. Я заново, еще сильн?е, еще безразд?льн?е преклонялся предъ этой личностью. Ея д?ятельность просто изумляла меня, какъ н?что необычайное въ русской барын?. Каждый урокъ былъ новымъ доказательствомъ силы и даровитости ея натуры. И все это шло — на одного меня… было съ чего обезум?ть!
— Графъ будетъ зд?сь черезъ два дня.
Вотъ что вымолвила мимоходомъ графиня подъ конецъ урока французскаго языка.
Я вскочилъ. Меня не столько поразило изв?стіе, сколько то, какъ оно было сообщено. Но графиня точно не обратила вниманія на мой переполохъ и, закрывъ книжку, сказала:
— Я васъ, другъ мой, сегодня совс?мъ замучила урокомъ. Ступайте-ка спать.
Но въ такія ночи, какую я провелъ, сна не дается челов?ческому организму.
Н?сколько нед?ль прошло — и я не оглянулся на себя, не назвалъ никакимъ именемъ того, что у насъ завязалось съ графиней. Но тутъ разомъ, безъ всякихъ тонкостей и извиненій, обозвалъ я себя «мерзавцемъ», а связь съ женой моего патрона — «гнуснымъ обманомъ». Къ разсв?ту во мн? сид?ло одно чувство — покончить во чтобы то ни стало. Вся отвратительная гадость прелюбод?янія терзала меня нестерпимо.
Съ готовымъ р?шеніемъ сошелъ я внизъ. За завтракомъ и за об?домъ промолчалъ и ждалъ минуты перехода въ боскетную, чтобы начать…
Но меня предупредили; какъ мн? и сл?довало ожидать, еслибъ я тогда получше зналъ мою наставницу.
— Вижу, сразу начала она, затворяя за собою дверь, что васъ волнуетъ. Присядьте.
— Я не сяду, отв?тилъ я сумрачно.
— Ну, какъ хотите; а я сяду.
И она с?ла акуратно въ свое кресло, взяла работу и, поглядывая на меня, начала несп?шно:
— Вы не вспомнили до вчерашняго вечера о моемъ муж?, иначе и не могло быть; у васъ хорошая натура, вы отдавались своей страсти, и мучить себя за это угрызеніями — наивно. Я знаю, что вы мн? скажете: «обманывать мужа — гадко; если вы меня любите, должны быть моей, а не его женой». В?дь такъ?
Вопросъ засталъ меня врасплохъ. Я наедин? съ своей сов?стью не шелъ такъ далеко: я не мечталъ о томъ, что она броситъ все для меня.
— Н?тъ, отв?тилъ я, еле выговаривая слова отъ волненія, я не претендую на это.
— Стало быть, вы хотите меня оставить?
Я обомл?лъ и уставилъ на нее глаза.
— Хотите? повторила она.
Въ глазахъ у меня закружились искры; неизв?данная ярость овлад?ла мною, похожая на ту, съ какой я вонзалъ рогатину въ тушу разсвир?п?вшаго зв?ря.
— Если не хотите, продолжала графиня, бл?дн?я и кладя работу на столъ, то не требуйте отъ меня невозможнаго. Я графа не брошу, не потому что я его больше васъ люблю, н?тъ; а потому, что такъ не сл?дуетъ д?лать, я не привыкла себ? противор?чить. Вы меня вашими студенческими идеями не перед?лаете, Николай Иванычъ, да и не скажете мн? ничего новаго. Обманъ, ложь — безнравственность. И вы это такъ называете, и въ св?т? такъ зовутъ. Неужели вы думаете, что я не обдумала всего, прежде нежели сошлась съ вами? Ну, такія ли я женщина, поглядите на меня.