Поселенцы (= Пионеры) [старая орфография]
Шрифт:
– Іотанъ! кричалъ испуганный Гирамъ: — позовите сюда констаблей! Смиритесь, господинъ Петильямъ; я приказываю вамъ быть спокойнымъ!
— Ну, ужь между вами давно было больше спокойствія, чмъ любви, но теперь это должно кончиться! вскричалъ дворецкій, нервически подымая свой кулакъ. Соберитесь съ духомъ. Какъ нравится вамъ этотъ кузнечный молотъ?
— Троньте меня, если достанетъ храбрости! вскричалъ Гирамъ какъ только могъ громко, потому что тотъ схватилъ его за горло: — Прикоснитесь, если смете!
— Ну, если, по-вашему, это не называется прикасаться, то посл
Дйствія дворецкаго были въ высшей степени насильственны, потому что онъ опустилъ свой кулакъ на физіономію Гирама, какъ на наковальню, и вс окружающіе пришли въ ужасъ и замшательство. Зрители стиснулись y клтки, между тмъ какъ нкоторые поспшили въ судъ, чтобы дать знать объ этомъ. Мальчишки вперегонку побжали за женой Долитля и объявили ей непріятное положеніе мужа.
Веньяминъ съ необыкновенной ловкостью и усердно работалъ, одной рукой держа противника, a другой продолжая колотить его по лицу. Онъ ршительно обезобразилъ лицо Долитля и сдлалъ его коричнево-синимъ. Ричардъ пробивалъ себ дорогу сквозь толпу и продирался къ мсту драки.
— Господинъ Долитль! — кричалъ онъ: — какъ могли вы забыться до такой степени, чтобы нарушить спокойствіе, ввести въ обиду судъ и такъ жестоко обойтись съ бднымъ Веньяминомъ.
При звук голоса Ричарда, Веньяминъ пріостановился въ своемъ пріятномъ занятіи и этимъ далъ время Гираму обратить къ шерифу свою разбитую физіономію.
— Законъ долженъ возстать противъ такой клеветы! кричалъ Долитль, всхлипывая въ отчаяніи. Законъ долженъ удовлетворить меня, и я требую, господинъ шерифъ, схватить этого человка и посадить въ темницу.
Между тмъ дло было объяснено шерифу, и онъ съ упрекомъ обратился къ дворецкому:
— Веньяминъ! — сказалъ онъ: — какъ попали вы въ клтку? Я всегда любилъ и уважалъ васъ, думая, что вы тихи и скромны, какъ овца; но теперь вижу, что вы срамите не только себя, но и своего друга и покровителя. Боже! господинъ Долитль! — прибавилъ онъ: — вдь онъ своротилъ вамъ всю физіономію на сторону.
Гирамъ, между тмъ, всталъ на ноги и, увидвъ себя освобожденнымъ отъ кулаковъ своего врага, разразился злобою и требовалъ, чтобы за него отмстили. Такъ какъ обида произошла слишкомъ публично, чтобъ могла остаться безъ вниманія, то шерифъ обязанъ былъ посадить въ тюрьму своего дворецкаго, котораго дйствительно любилъ. Въ это время срокъ для Натти окончился, и Веньяминъ, узнавъ, что они оба, по крайней мр, одну ночь проведутъ въ темниц вмст, нисколько не противился этой мр, и когда констабли ввели его въ заключеніе, то объявилъ имъ слдующее:
— Я чрезвычайно малымъ считаю раздлить заключеніе съ такимъ человкомъ, какъ честный Натти Бумпо; но утверждаю, что безразсудно сказать, что человкъ заслуживаетъ что-нибудь хуже двойной порціи рому, за то, что своротилъ на сторону физіономію такому человку, какъ Долитль. Нтъ животнаго хуже этого мошенника въ цломъ околотк, и если онъ не камень, то найдетъ что разсказать обо мн. Что же тутъ такого ужаснаго, господинъ Ричардъ, что вы принимаете это такъ близко къ сердцу? Это происходило ршительно какъ въ регулярной войн: онъ имлъ даже преимущество тмъ, что противникъ
Ричардъ считалъ недостойнымъ отвчать на такой вопросъ и, увидвъ что преступники въ тюрьм и замокъ запертъ, тотчасъ удалился.
Посл обда Веньяминъ много болталъ съ прохожими сквозь ршетчатое окно. Натти же большими шагами ходилъ взадъ и впередъ, молча, спустя голову на грудь. Иногда онъ поднималъ голову и смотрлъ на праздношатающихся, и въ этотъ моментъ на лиц его мелькало веселое выраженіе самозабвенія, которое скоро уступало мсто задумчивости.
Въ сумерки приходилъ Эдвардсъ и нсколько времени серьезно разговаривалъ съ своимъ другомъ. Вроятно, онъ приносилъ утшеніе старому, доброму охотнику, потому что какъ только послдній удалился, то этотъ бросился на постель и погрузился въ глубокій, тихій сонъ.
Любопытные зрители истощили, наконецъ, краснорчіе дворецкаго, и когда Натти спалъ и послдній собесдникъ, Билли Кирби удалился въ восемь часовъ вечера, то Веньяминъ отправился на покой, завсивъ предварительно отверстіе, чтобы защититься отъ сквознаго втра.
Глава десятая
Съ наступленіемъ сумерекъ судъ прекратился. Въ девять часовъ вечера въ деревн господствовало глубокое молчаніе, и улицы совершенно опустли.
Въ этотъ часъ судья, съ своей дочерью, сопровождаемой на близкомъ разстояніи Луизой Грантъ, гулялъ по алле деревни, разсуждая о происшествіяхъ минувшаго дня.
— Ты скоре всхъ можешь успокоить Натти, сказалъ Мармадукъ, но ты должна остерегаться говорить о его проступк, который, по закону, ему нельзя простить.
— О, добрый батюшка! — нетерпливо замтила Елисавета: — назвать святыми законы, которые наказываютъ такъ жестоко за такой незначительной проступокъ!
— Лиза, дитя мое, ты не понимаешь этого, отвтилъ судья. Какъ бы могло повредить моему званію то, если бы могли сказать, что я избавилъ отъ наказанія преступника за то, что онъ случайно былъ спасителемъ моей дочери.
— Я и не отвергаю затруднительности твоего положенія. Но въ такомъ проступк, какъ Натти, я не могу исполнителя законовъ отдлить отъ человка.
— Но вдь проступокъ Натти не былъ такъ ничтоженъ, какъ ты думаешь, милое дитя; тутъ рчь идетъ не о нападеніи Гирама, но объ угроз стрлять въ чиновника, исполняющаго свой долгъ.
— Все равно! отвчала Елисавета. — Я знаю невинность Натти и потому считаю неправыми всхъ осудившихъ его.
— И твоего отца, Лиза?
— Ахъ, избавь меня отъ такихъ отвтовъ. Скажи мн лучше твое порученіе, чтобъ я могла скоре окончить его.
Судья немного остановился, нжно улыбнулся своей дочери, тихо положилъ руку на ея плечо и потомъ сказалъ:
— Ты, можетъ быть, частію и права, Лиза, но сердце твое слишкомъ часто беретъ верхъ надъ разсудкомъ. Однако, выслушай меня теперь. Въ этомъ бумажник 200 доллеровъ; поди къ преступнику, покажи привратнику эту бумагу, чтобъ онъ впустилъ тебя, и разскажи бдному старику все, что лежитъ y тебя на сердц. Однако, не забывай при этомъ, что Натти сдлалъ проступокъ, что законы должны были наказать его и что твой отецъ судья.