Поселенцы (= Пионеры) [старая орфография]
Шрифт:
— Преступленіе! вскричалъ Эдвардсъ: — разв вы называете преступленіемъ то, что онъ отогналъ отъ своей двери подсматривающаго шпіона? Если это считается преступленіемъ, то не можетъ относиться къ Кожаному-Чулку.
— A къ кому же, молодой человкъ?
— Это вы спрашиваете меня, судья Темпль? Спросите лучше свою совсть. Подойдите къ этой двери, посмотрите на долину, спокойное озеро, тнистыя горы и потомъ спросите свое сердце. Откуда произошло это богатство, эти долины и холмы, и почему вы владете ими? Я думаю, что одинъ видъ Кожанаго-Чулка и Чингахгока долженъ отбить y васъ охоту къ подобному зрлищу.
Судья Темпль съ удивленіемъ слушалъ эти странныя
— Вы забываете, передъ кмъ вы стоите, господинъ Эдвардсъ. Я слышалъ, что вы имете притязанія на эту землю потому, что происходите отъ туземцевъ, но воспитаніе ваше не принесло вамъ пользы, если не научило васъ признавать права блыхъ. Эти земли принадлежать мн по уступк ихъ прежними владльцами, и пусть небо судитъ о томъ, какъ я пользовался ими. Посл этого разговора намъ надо разстаться. Идите за мной въ мою комнату, гд я уплачу вамъ должное за ваши услуги. Впрочемъ, дерзость ваша не должна мшать вашему счастію, если вы захотите послдовать совту человка, гораздо васъ старшаго лтами.
Мармадукъ удалился, и Эдвардсъ долго смотрлъ ему въ слдъ, забывъ все окружающее. Наконецъ онъ пришелъ въ себя, оглядлъ комнату и увидлъ Елисавету, которая сидла на диван, закрывъ лицо руками. Онъ подошелъ къ ней и кротко сказалъ:
— Mademoiselle Темпль, я забылъ и себя и васъ: вы слышали ршеніе вашего отца. Сегодня же вечеромъ я оставлю вашъ домъ, но съ вами я хотлъ бы разстаться мирно.
Двушка тихо подняла голову и съ минуту озабоченно смотрла на него, но потомъ встала и, подходя къ двери съ достоинствомъ, сказала:
— Я вамъ прощаю, господинъ Эдвардсъ; мой отецъ тоже проститъ вамъ. Вы не знаете насъ; но я надюсь, что придетъ время, когда вы перемните ваше мнніе. Тутъ есть что то непонятное для меня. Скажите Кожаному-Чулку, что онъ въ отц моемъ иметъ не только судью, но и друга. Онъ иметъ полное право на нашу чистосердечную благодарность, которая не измнится, не смотря на ваши вспыльчивыя слова. Прощайте, господинъ Эдвардсъ, желаю вамъ счастія и боле врныхъ друзей.
Юноша хотлъ отвчать, но Елисавета быстро удалилась. Съ минуту стоялъ онъ какъ ошеломленный, потомъ вмсто того, чтобы идти въ комнату судьи, выбжалъ изъ дома и направился къ хижин Кожанаго-Чулка.
Глава девятая
Шерифъ Ричардъ Джонсъ на другой день ночью возвратился домой. Онъ открылъ фальшивыхъ монетчиковъ и входилъ въ деревню съ вооруженной силой, помощникомъ судьи и констаблемъ. Послдніе съ пойманными отправились въ окружную тюрьму, пока шерифъ по большой дорог шелъ къ господскому дому.
Веньяминъ Пумпъ отворилъ дверь своему покровителю и увдомилъ его о всемъ происшедшемъ въ его отсутствіе. Какъ только шерифъ узналъ вс новости, то сейчасъ же надлъ шляпу, веллъ дворецкому, запереть вс двери и ложиться спать, a самъ скорыми шагами вышелъ изъ дома, чтобы найти въ тюрьм констабля и помощниковъ судьи. Онъ нашелъ ихъ еще неспящими, мигомъ собралъ отъ осьми до десяти человкъ и съ ними чрезъ деревню отправился къ берегу озера, a оттуда прямо къ хижин Кожанаго-Чулка. Во время дороги шерифъ объяснилъ своимъ спутникамъ поступокъ Кожанаго-Чулка и приказалъ имъ быть храбрыми и дятельными при взятіи этого человка.
Подойдя къ хижин Кожанаго-Чулка, онъ указалъ своимъ людямъ посты, гд они могли быть ограждены отъ собакъ и выстрловъ, a самъ отправился прямо къ мсту, гд была хижина. Достигнувъ его, онъ съ удивленіемъ увидлъ только дымящіяся развалины, и тотчасъ позвалъ своихъ спутниковъ.
Вся группа стояла полная удивленія, какъ вдругъ изъ темноты вышла высокая
— Чего хотите вы отъ безпомощнаго старика? спросилъ онъ торжественно. Вы выгнали Божіе твореніе изъ пустыни, куда переселила его воля Всевышняго, принесли вс безпокойства въ мстность, гд съ незапамятныхъ временъ никто не затрогивалъ другъ друга. Мало этого, вы отняли y меня, жившаго здсь 40 лтъ, домъ и кровъ, которые я предалъ пламени только для того, чтобы ваша испорченность и нововведенія не запятнали ихъ. Да, вы принудили меня зажечь это строеніе, подъ которымъ я пользовался дарами неба цлыхъ полъ-столтія, теперь же я долженъ грустить о пепл, лежащемъ подъ моими ногами, какъ груститъ человкъ, потерявшій самое дорогое ему въ мір. Вы наполнили горькимъ чувствомъ противъ всего міра сердце человка, не желавшаго никому зла, и довели его до того, что онъ лучше бы желалъ быть животнымъ; и теперь, когда онъ воротился сюда, чтобы въ послдній разъ увидть свою хижину, прежде чмъ она превратится въ золу, вы въ полночь преслдуете его, какъ собаки, бгущія по слдамъ раздразненнаго, умирающаго оленя. Чего хотите вы отъ меня? Я одинъ противъ многихъ и пришелъ не сражаться, a грустить; если на это воля божія, то поступайте какъ хотите.
Старикъ посл этихъ словъ серьезно посмотрлъ на своихъ преслдователей. Въ это время огонь отъ его хижины бросалъ матовый свтъ на его почтенную личность. Констабли невольно отступили въ темноту отъ мста пожара и предоставляли Натти свободный путь къ побгу въ кусты, гд преслдованіе было бы безполезно. Но онъ не обратилъ на это вниманія и каждаго человка оглядлъ по очереди, какъ бы желая знать, кто первый прикоснется къ нему. Никто не обнаружилъ этого желанія, пока Ричардъ не вышелъ, извиняясь своей судейской обязанностію, и не арестовалъ стараго охотника. Другіе послдовали его примру, помстили Кожанаго-Чулка въ средину, и подъ предводительствомъ шерифа возвратились въ деревню; потомъ разошлись, посадивъ предварительно стараго Натти въ тюрьму.
Въ присутственный день множество народа собралось въ суд и между ними присяжные, судьи и адвокаты. Когда Мармадукъ Темпль занялъ предсдательское мсто, то присяжныхъ привели къ присяг, объяснили сущность жалобы, и судилище приступило къ длу. Въ зал господствовала глубокая тишина, пока молчаніе не было прервано волненіемъ слушателей, и вскор затмъ къ периламъ подошелъ Кожаный-Чулокъ. Затмъ опять наступило такое мертвое молчаніе, что слышно было тяжелое дыханіе преступника.
Одежда Натти, какъ обыкновенно, состояла изъ оленьей кожи. Ему въ первый разъ приходилось переступить за порогъ суда, и потому къ его обыкновенному чувству присоединилась немалая доля любопытства. Онъ поднялъ глаза на скамью судей, потомъ на присяжныхъ, на адвокатовъ, на массу народа, и везд встрчалъ направленные на него взгляды.
— Снимите вашу шапку, подсудимый! сказалъ судья Темпль.
Но приказаніе не было исполнено; можетъ быть потому, что его не слышали.
— Натаніель Бумпо, здсь не стоятъ съ покрытой головой, повторилъ судья.
При звук своего имени Натти вздрогнулъ, обратился къ судейской скамь, и сказалъ:
— Какъ?
Адвокатъ, по имени Липитъ, былъ данъ на помощь узнику. Онъ поднялся и что-то шепнулъ ему на-ухо, посл чего Натти радушно кивнулъ головой и снялъ шапку.
— Господинъ обвинитель! сказалъ судья: обвиненный готовь; изложите вашу жалобу.