Поселенцы (= Пионеры) [старая орфография]
Шрифт:
Съ самаго начала старый охотникъ зоркимъ глазомъ слдилъ за движеніями своихъ трехъ постителей и занялъ такую твердую позицію, что не легко было согнать его съ мста. Какъ только Гирамъ сталъ приближаться, онъ приказывалъ ему рукой остановиться на извстномъ разстояніи.
— Я уже не разъ говорилъ вамъ, чтобъ вы не подходили близко къ моей хижин,- сказалъ онъ. — Я вдь не безпокою никого, почему же вы не можете оставить меня? Идите прочь; скажите вашему судь, что онъ можетъ сохранить себ свою награду. Я же съ своей стороны не потерплю, чтобы
— Хорошо, Гирамъ! это я называю поступать честно. Онъ предоставилъ округу свои права, и за это округъ долженъ освободить его отъ штрафа. Это справедливый торгъ, и онъ мн очень нравится.
— Я же требую входа въ этотъ домъ безъ помхи, отвтилъ Гирамъ съ приличнымъ ему достоинствомъ. — Я требую этого во имя закона и моего полномочія.
— Прочь! прочь, Долитль! не вводите меня въ искушеніе, сказалъ Натти, давъ еще разъ знакъ къ отступленію.
— Если вы противитесь, то это для васъ же хуже, продолжалъ Гирамъ. — Сюда, Билли и Іотанъ!
Гирамъ Долитль принялъ спокойное обращеніе Кожанаго-Чулка за уступку, и только-что поставилъ ногу на порогъ, какъ былъ схваченъ за плечи и оттащенъ на 20 шаговъ. Въ этотъ моментъ нападающіе были изумлены, но потомъ Билли громко разсмялся.
— Хорошо поступилъ старый Натти! радостно вскричалъ онъ. Идите сюда, Гирамъ; здсь есть свободное мсто, и вы можете рукопашнымъ боемъ окончить вашъ споръ.
— Я приказываю вамъ исполнять вашъ долгъ, Билли-Кирби! — воскликнулъ Гирамъ.
— Я не хочу вашей крови, — замтилъ въ свою очередь Кожаный-Чулокъ, — но она должна окрасить эту землю, прежде чмъ вы осмлитесь перешагнуть за порогъ моей двери.
До сихъ поръ Билли-Кирби держался слабой стороны, но какъ только явилось ружье, онъ тотчасъ перемнилъ положеніе и, выпрямляясь, подошелъ къ хижин.
— Послушай, Кожаный-Чулокъ, сказалъ онъ, — я пришелъ сюда не какъ врагъ твой, и такъ же мало забочусь о пустомъ куск желза въ твоей рук, какъ я о рукоятк моей скиры. Покажите-ка ваши законныя приказаніи, Гирамъ: тогда посмотримъ, кто уступитъ — Кожаный-Чулокъ или я!
Но уже Гирама Долитля нигд не было видно. Какъ только показалось ружье, то онъ и Іотанъ исчезли. Тогда, не получивъ отвта, порубщикъ обернулся и увидалъ, какъ они скорымъ бгомъ направлялись къ деревн.
— Вы обратили въ бгство простаковъ, съ надменнымъ смхомъ сказалъ Билли, но со мной вы не такъ скоро раздлаетесь. Прочь оружіе, Бумпо! иначе мы не сойдемся.
Натти опустилъ поднятое ружье и сказалъ:
— Я не хочу длать вамъ ничего дурнаго, Билли; но предоставляю вамъ самимъ судить: неужели хижина стараго человка устроена для того, чтобы быть раздавленной такими жалкими червями. Я не утаю отъ васъ оленя, и дамъ вамъ даже кожу, какъ доказательство, могущее служить вамъ противъ меня. Награда за пантеру уплатить штрафъ, и вс будутъ удовлетворены.
— Конечно! это понятно! вскричалъ Билли, на открытомъ лиц котораго исчезли вс слды неудовольствія.
Натти вошелъ въ хижину и возвратился съ кожей, которую и отдалъ порубщику. Они разстались въ полномъ согласіи, и на возвратномъ пути Кирби смялся отъ души, вспоминая о прыжкахъ Гирама, бжавшаго съ горы.
Въ это время Гирамъ возвратился въ деревню, разсказывая объ ужасномъ обращеніи Натти, и побжалъ къ судь, чтобы снова пожаловаться на стараго охотника. Пока онъ находился въ комнат Мармадука, прибжалъ туда же запыхавшійся Эдвардсъ, и тоже хотлъ войти въ комнату судьи, но былъ удержанъ Елисаветой, сказавшей ему, что отецъ занять длами.
— Вы, вроятно, пришли къ отцу на счетъ Кожанаго-Чулка? сказала она. — Вашъ другъ сдлался и моимъ другомъ, и я думала только о томъ, какъ бы ему получше услужить. Можетъ, вы научите меня какъ это сдлать?
— Конечно! живо вскричалъ молодой человкъ: я могу вамъ все сказать, и Господь наградить ваше доброе желаніе. Натти былъ такъ неблагоразуменъ, что, вопреки закону, убилъ сегодня оленя. Но мн кажется, что я тоже долженъ раздлить съ нимъ штрафъ, такъ какъ былъ его соучастникомъ въ охот. Вашему отцу пожаловались, и онъ….
— Я все знаю, прервала его Елисавета. Онъ долженъ былъ исполнить законъ, но мы уже переговорили съ отцомъ, и увряю васъ, что ему ничего не будетъ сдлано дурнаго.
— Этимъ увреніемъ вы облегчили меня, отвтилъ Эдвардсъ. Такъ это правда, я могу вамъ врить?
— Спросите моего отца, вотъ онъ идетъ, сказала двушка.
Судья приближался, но видъ его не поддерживалъ надежды дочери. Лобъ его нахмурился, и черты лица были разстроены.
— Наши планы, Елисавета, уничтожены, сказалъ онъ посл короткаго молчанія, расхаживая взадъ и впередъ по комнат: упрямство Кожанаго-Чулка обрушило на его голову всю тягость законовъ, и теперь не въ моей власти помочь ему.
— Какъ? вскричала Елисавета: разв не за что наложить денежный штрафъ?
— Да, если бы онъ подчинился штрафу, то законъ удовлетворился бы уплатой, сказалъ судья, но старикъ осмлился сопротивляться исполнителю законовъ.
— Какое же наказаніе ожидаетъ его за этотъ проступокъ? спросилъ дрожащимъ голосомъ Эдвардсъ. — Разв сопротивленіе нельзя извинить годами, привычкой и, наконецъ, незнаніемъ?
— Нтъ, это невозможно, хотя причины эти и облегчаютъ вину, отвчалъ судья: — наказаніе его будетъ опредлено присяжными.
— Но разв вы ничего не можете для него сдлать, судья Темпль? Врьте мн, сердце Кожанаго-Чулка загладитъ тысячу ошибокъ. Онъ знаетъ своихъ друзей и никогда не оставляетъ ихъ, даже еслибъ это были его собаки.
— Не сомнваюсь, что онъ обладаетъ добрымъ характеромъ, отвчалъ судья, — хотя впрочемъ я не былъ такъ счастливъ, чтобъ заслужить его уваженіе, что, впрочемъ, отъ души прощаю ему. Ему нечего бояться меня, какъ судьи, потому что недавно оказанная имъ услуга можетъ облегчить его преступленіе.