Последний фюрер рейха. Судьба гросс-адмирала Дёница
Шрифт:
Так в обстановке попеременно то реалистичности, то благих намерений, оптимизма, и сомнения, и растущего нервного напряжения, как и при любом великом заговоре, продолжались в Берлине и Вене тайные приготовления за фасадом внешнего спокойствия, намеренно выстроенного, чтобы не встревожить заранее другие великие державы.
Между тем флот был переведен на военное положение. Из средиземноморских судов «Гёбен», который не был в доках уже два года и на чью скорость серьезно влияли неполадки с котлом, получил приказ двигаться к Пуле на Адриатике, а ремонтные рабочие и необходимые материалы были посланы туда наземным путем из Германии. Крейсера
Дёниц, как сигнальный офицер на «Бреслау», должен был знать об этой тревоге. Однако, как и прочие немецкие морские офицеры, служившие в то время, он ни словом не упоминает об этом в своих мемуарах. На сторонний взгляд, никаких изменений в международной эскадре, стоявшей у Дураццо, не произошло; время от времени с «Бреслау» высылали на берег отряды для подавления мятежников, иногда во время, свободное от службы, команда с «Бреслау» играла в «водный мяч» с командой с корабля Его Величества «Дефенс», однако «постоянно увеличивающееся напряжение бросало свою тень». Это предложение раскрывает истинное положение дел, если только оно относится к июлю, потому что в полном соответствии с немецкой политикой — изображать спокойствие до самого момента удара!
Позиция Британии оставалась загадкой. В Берлине министр иностранных дел пытался прощупать на эту тему главу английского адмиралтейства: «Что будет, если мы пригрозим Англии, что, если она объявит нам войну, а мы захватим Голландию? Как к этому отнесется адмиралтейство?»
Вскоре после обмена письмами и нотами между странами — участницами грядущего конфликта стало ясно, что прогноз Бебеля готов исполнится и что мир вступил «в начало самой ужасной войны, которую только видели в Европе».
Британский секретарь иностранных дел намеренно пытался оттащить державы от края пропасти и созвать еще одно международное совещание, но главные действующие лица должны были действовать немедленно. 28 июля Австрия объявила Сербии войну, и тогда одно за другим — хотя и не без сопротивления Берлина — звенья альянса начали сцепляться друг с другом. Наконец, 29-го оставались нерешенными только несколько маловажных вопросов: присоединится ли Италия к центральным державам, чью сторону примет Турция и, кроме того, будет ли вообще принимать участие в войне Англия?
В тот же день британское адмиралтейство послало на все корабли «предупреждающую телеграмму». С борта «Бреслау» у Дураццо видели, как их британский сосед поднял якорь и занял другую позицию, дальше в море, за пределами досягаемости торпед. А ночью сосед исчез совсем. Он не подавал никаких сигналов, «если не считать того, что так резко прекратил это соседство. После этого перемена наших отношений с Англией стала очевидной», — пишет Дёниц.
В Пуле в это время экипаж «Гёбена» помогал докерам, присланным из Германии, и, работая по двадцать четыре часа в сутки в жутком жаре под палубой, они сменили 4000 испорченных труб в паровом котле крейсера за восемнадцать дней. «Гёбен» отплыл в Адриатику 30-го числа, а вечером 31-го адмирал Вильгельм Сушон отдал по беспроводному телеграфу приказ «Бреслау» следовать в Мессину на Сицилии, а также организовал угольщиков в Бриндизи для встречи в открытом море.
Крейсер двигался тайно всю ночь и прибыл к Бриндизи рано утром 1 августа. Дёница выбрали представителем для переговоров с немецким консулом об угле, и после того, как его высадили на берег, крейсер продолжил свой путь; подобрать
Была душная южная ночь, когда он шел по тихим улицам города, розыскивая резиденцию консула. В конце концов, обнаружив ее, он прошел во внутренний двор — это был древний дворец, и понял, что должен поднять шум и разбудить хозяина. Наконец, на одном из балконов появился какой-то мужчина и зло спросил, кто он такой; когда он увидел морскую форму, то его обращение изменилось. «Первым вопросом, который он мне задал, даже не зная, что мне нужно от него в столь ранний час, было: примет ли Британия участие в предстоящей войне или нет?».
Проведя все утро за решением вопроса об угольщиках, Дёниц позавтракал с консулом и его семьей, а потом отправился в гавань и просидел в одиночестве на молу, глядя в море и подавляя в себе опасения, что «Гёбен» изменил курс и не сможет его забрать; тогда ему придется провести войну в Италии и не сражаться на своем «любимом “Бреслау”». Вечером «Гёбен» все же появился, «слава Богу...», он поднялся на борт и сообщил об успехе своей миссии Сушону.
Крейсер отплыл той же ночью, направившись на юго-восток, к «носку» итальянского сапога. На следующее утро, 2 августа, погода была жаркой и ясной; море плескалось и блестело под голубым небом строго по правому борту, срезанному горами Калабрии. Обогнув мыс Спартивенто, «Гёбен», когда в мареве впереди заблестел пик Этны, повернул к Мессине; вскоре можно было различить мачты и трубы «Бреслау» среди других кораблей. Дёница отправили туда, как только они встали на якорь.
Теперь стало ясно, что Италия не выступит на стороне Германии; также выяснилось, что германская эскадра не получит поддержки австрийского флота, на которую Сушон так рассчитывал. Он собирался поехать в Мессину, чтобы выработать планы совместного удара против транспортных судов, которые должны были перевезти солдат из Северной Африки обратно во Францию, но теперь договариваться было не с кем. Нет никаких сомнений, что это произошло из-за нерешенности вопроса об участии Англии, однако в результате два его корабля оказались под угрозой со стороны британской средиземноморской эскадры, которую возглавляли три военных крейсера, стоявшие у берегов Мальты, всего в 150 милях к югу.
Между тем в Берлине Вильгельм пал духом. Ужасная реальность открывалась перед ним, ломая всю выстроенную его эгоцентризмом картину: «В качестве награды за нашу верность клятве нас подставили и отдали на растерзание объединенному Тройственному союзу (Антанте), так что их желание уничтожить нас наконец-то могло быть удовлетворено». Вплоть до этого момента Франция старалась изо всех сил, чтобы не поддаться на провокацию, но учения тяжелой артиллерии и пехоты фон Мольтке были слишком своевременно проведены; канцлер был вынужден быстро набросать ноту в Париж уже на следующий день, чтобы легализовать объявление войны.
Сушон, проинформированный о ситуации по кабелю, принял чрезвычайно отважное решение нанести удар по французскому транспорту в одиночку. Кораблям было приказано очистить корпуса для боевых действий, и шлюпки, деревянную мебель и прочие горючие материалы перенесли на немецкий «грузовик», который отправили из гавани в связи с опасной ситуацией, в то время как итальянцы нехотя согласились на давление немецкого посольства и выдали необходимый уголь.
Наконец, на закате прибыли лихтеры, и в атмосфере лихорадочного возбуждения началась погрузка угля.