Последний фюрер рейха. Судьба гросс-адмирала Дёница

Малютин Николай Николаевич

Это объяснение правдиво, как кажется, но при этом чрезвычайно мягко; как и во всех противоречивых местах своих мемуаров, Дёниц обходит действительно напряженные моменты. Верховное командование армии считало нацистскую партию революционной организацией, а уличную армию коричневорубашечников Гитлера, СА, и созданные незадолго до этого элитные подразделения чернорубашечников, СС, — столь же опасными для государства, как и коммунистов. По собственному признанию Дёница, положение вынуждало его к осторожности в отношении этих внутренних опасностей, и особенно в дискуссиях по этим вопросам между представителями разных родов войск при министерстве обороны в Берлине; но он предпочел скрыть

сложность тогдашней ситуации и все сомнения и интриги, благодаря которым сошлись вооруженные силы и революционная армия.

Другим серьезным недостатком его отчета является умалчивание расовой идеологии. Она была центральным пунктом мировоззрения Гитлера; он ее никогда не скрывал, она была лейтмотивом фюрера, заразившим как внутреннюю, так и внешнюю политику государства. «Ни один народ не имеет больше прав на идею мирового господства, чем немецкий народ, — провозглашал он в 1933 году. — Ни один народ не имеет такого права претендовать на мировое господство на основании своих способностей и своей многочисленности. В результате этого первого раздела мира мы обнищали и находимся теперь в начале новой мировой революции...».

Эта тема была близка сердцу офицера империи. Флот поддерживал Гитлера не только ради того, чтобы сбросить версальские оковы или уничтожить коммунистов, но и чтобы выполнить мировую миссию, которая принадлежала Германии по праву расового превосходства и могла быть выполнена лишь с помощью мошного флота.

По мнению Гитлера, это был двухступенчатый процесс: надо было добиться гегемонии на континенте за счет колонизации Восточной Европы «херренфольком» («народом господ»), для чего была нужна дружба Великобритании, чтобы обеспечить себе западный фланг, а потом можно было бороться с Великобританией и Америкой за мировое господство. Такова же была стратегия имперского правительства в последние годы перед Первой мировой войной; эта стратегия провалилась из-за угрозы, которую представлял флот Тирпица, не позволивший Англии остаться в стороне на самой первой стадии. Гитлер не собирался повторять ошибку кайзера; он желал союза с Англией, по крайней мере, твердого понимания на тех основаниях, за которые канцлер Вильгельма II Теобальд фон Бетман-Гольвег боролся с 1912-го по 1914 год — свобода маневра в Европе взамен на свободу маневра, предоставляемую Англии.

На флоте придерживались тех же взглядов. Там тоже выучили урок от провала стратегии Тирпица; в любом случае там не собирались конкурировать с королевским флотом, имея крошечный флот, разрешенный Версальским договором; их стратегическим планом было установить основу для своего морского будущего и в ближайшее время не дать Англии никаких поводов к недовольству.

Гитлер был политическим животным с умением принуждать тех, кто ему был нужен для дела. Так национал-социализм и политика флота сошлись еще до того, как Гитлер пришел к власти и нацисты получили поддержку других заинтересованных групп.

Дёниц ни слова не сказал об этих подводных течениях, когда отвечал на вопросы в 1969 году; на самом деле он даже пытается намеренно скрыть их, когда начал с того, что заявил: «Сегодня сложно писать о прошлом, потому что мы знаем то, что тогда люди не знали». Но если они не знали, то потому, что не хотели знать. Чудовищный характер фюрера и его партии был очевиден и по его словам, и по делам. Граф Гельмут Джеймс фон Мольтке, происходивший из семьи знаменитого фельдмаршала, был, безусловно, не единственным представителем класса землевладельцев, которые видели еще до того, как нацисты пришли к власти, что «тот, кто голосует за Гитлера, голосует за войну».

Объяснения Дёница на этом не заканчиваются,

он призывает извинить вооруженные силы за участие в вознесении Гитлера на основании того, что они-де «придерживались политического нейтралитета» и это вынуждало их «как солдат служить всему немецкому народу и государству, форму которого выбирали их соотечественники». Это — явная ложь. Враждебность морских офицеров, даже их отвращение к парламентской демократии засвидетельствовано многочисленными документами. Дёниц служил в разных департаментах в Берлине, которые имели дело с рейхстагом, и, следовательно, был хорошо знаком с намеренными хитростями, к которым прибегали на флоте, чтобы обойти парламентскую демократию. Более того, миф о политической нейтральности просто скрывает тот факт, что расовые воззрения Гитлера и его планы на мировое господство были не чем иным, как пропагандой имперской Германии, ставшей еще более грубой в его примитивном уме, и, следовательно, соответствовали базовым представлениям морских офицеров.

Это бесспорно; и если не говорить о восхищении нацистской партией, особенно заметном среди молодых офицеров и ветеранских организаций на суше, большинство морских офицеров, которые лично встречались с Гитлером, испытали значительное потрясение. У него была экстраординарная, как и у кайзера, память на технические детали, он также интересовался дизайном кораблей и их вооружением; казалось, что он принимает будущее флота близко к сердцу; кроме того, он говорил о будущем Германии теми же словами, что и они.

В мае 1933 года, через три месяца после того, как Гинденбург был вынужден, хотя и неохотно, пригласить Гитлера на пост рейхсканцлера, человек, отвечающий за подготовку офицеров штаба Редера, то есть занимавший ключевой пост, если говорить о мировоззрении людей флота в целом, держал речь перед собранием членов СС, СА, «Стального шлема» и вождями нацистской партии и употреблял все те понятия, которыми пользовался в свое время Тирпиц: «Теперь силы, которые последние четырнадцать лет были расколоты парламентской борьбой, свободны для того, чтобы преодолеть... все позорные попытки саботажа социалистов-демократов, доктринеров и пацифистов... Теперь мы должны снова воспрянуть и усилить наше согласие, нашу любовь к морю и волю нации и никогда больше не позволять перерезать жизненно важные артерии, которые для свободного, великого народа находятся в свободных морях».

Между разочарованными морскими офицерами и нацистами было более глубокое согласие, нежели только по вопросам отношения к коммунистам и Версальскому договору; это было не чем иным, как возрождением национальных стремлений 1914 года. Пытаясь скрыть это и интриги своего бывшего начальника по департаменту совместных служб Военного министерства фон Шлейхера, Дёниц совершенно подрывает доверие к себе и заставляет своих биографов в большей степени задаться вопросом относительно его собственных взглядов в этот критический период...

Во второй год штабной службы в Вильгельмсхафене Дёниц явно успокоился; Канарис характеризует его значительно лучше: «Амбиции и стремление выставить себя по-прежнему остаются его основными чертами. Тем не менее, они больше не выходят за допустимые пределы. В целом его поведение стало значительно спокойнее и уравновешеннее. Во многом это произошло благодаря улучшениям в его здоровье.

Сильная личность с большими познаниями и способностями, которая всегда все выполняет блестяще. Это указывает на необходимость продвижения этого ценного офицера, хотя за ним по-прежнему надо наблюдать, чтобы убедиться, что он относится к происходящему спокойно и не предъявляет к себе и другим завышенных требований».