Последняя из рода. Скованные судьбой

Богачева Виктория

— Нет, — отрезал Мамору, не повернув головы.

Он бросил быстрый взгляд на безоблачное небо.

— Мы будем ехать, пока не стемнеет. И заночуем там, где придется.

Его голос прозвучал достаточно зло, чтобы с ним никто не осмелился спорить.

— Почему? — спросила Талила.

В дорогу она надела боевое облачение, лишь без верхнего доспеха. Мужские широкие штаны, мужскую же куртку, мужской пояс. И верхом сидела также по-мужски.

И от этой малости выглядела

счастливее, чем когда-либо Мамору ее помнил. Даже в те короткие встречи в поместье ее отца она не казалась ему настолько довольной.

— Не хочу нарваться на западню.

— Она может поджидать тебя на протяжении всего пути.

— Тебе что-то об этом известно? — он резко повернулся к ней и схватил за руку повыше обручья.

Талила не попыталась вывернуться и смело встретила его взгляд. В ее глазах не было ни страха, ни вызова.

— Даже если бы знала, не сказала бы.

Мамору сузил глаза, пальцы на ее руке сжались сильнее. Их взгляды скрестились словно клинки. Несколько мгновений они молча изучали друг друга, будто проверяя на прочность. Наконец, его губы скривились в резкой, почти горькой усмешке.

— Ты играешь с огнем, — тихо сказал он, разжав пальцы.

Талила слегка наклонила голову, ее глаза блеснули.

— Нет, господин. Это делаешь ты.

Он скривил губы.

— Ты напрасно считаешь, что в руках Сёдзан или советника Горо, который притворяется твоим другом, тебе будет лучше.

Она ответила тотчас, словно и сама размышляла над этим недавно.

— Я знаю это, — обронила она, отвернувшись. — И я этого не хочу. Я хочу вновь быть свободной.

— Никто из нас по-настоящему не свободен, — сказал Мамору и чуть ударил пятками коня, чтобы вырваться вперед.

Короткий разговор раскаленными щипцами вытянул из него всю душу. Он хотел его прервать.

Талила за ним не последовала и больше не пыталась заговорить. Кажется, ей он дался ничуть не легче.

Мамору приказал остановиться на ночлег спустя час, как они покинули дворец. К тому моменту на безоблачном небосклоне зажглись звезды, и над горизонтом показалась луна. Они отправятся в путь рано утром, еще до того, как взойдет солнце.

Но сейчас ему требовался отдых.

Самураи натянули навесы, защищавшие от дождя, а Такахиро поставил для своего господина палатку. Сам он всегда спал снаружи, укрываясь плащом.

— Идем, — Мамору подошел к Талиле, которая поила свою кобылу и чем-то угощала. Она ласково гладила ее по морде, бормоча что-то вполголоса. Услышав его шаги, она осеклась и замолчала. — Ты будешь спать в моей палатке.

Талила прищурилась, ее глаза блеснули опасным огоньком. Она выпрямилась, осторожно отбросив прядь волос за ухо, и вскинула подбородок.

— Почему?

— Потому что я так сказал, — отрезал он.

Талила медленно обвела взглядом лагерь

за его спиной. Ее губы чуть тронула усмешка.

— Неужели боишься, что я сбегу?

Мамору не ответил сразу, но его глаза сузились, словно он оценивал ее дерзкий выпад.

— Я не боюсь, — произнес он тихо. — Я просто не привык рисковать. А ты — риск.

— Тогда тебе лучше следить за мной внимательно, — произнесла Талила.

Мамору на мгновение сжал зубы, потом сделал шаг ближе, его лицо оказалось почти на одном уровне с ее.

— Это я и делаю, — сказал он, а затем, не дожидаясь ее ответа, повернулся и направился к своей палатке, жестом приказав следовать за ним.

Такахиро зашел в палатку следом за Мамору, и все время, пока он врачевал раны своего господина, Талила старательно отворачивалась и не сводила взгляда с полога. Она не желала смотреть на мужа, потому что боялась, что не сможет удержаться от сострадания. А там, где есть сострадание, открыта дорога и для других чувств.

И ей это было не нужно.

Потому она сцепила зубы и смотрела прямо перед собой, но порой невольно вздрагивала, когда до нее доносилось едва слышное шипение, тяжелые выдохи и проклятия.

Она могла бы выйти наружу и избежать этого, но Мамору приказал ей остаться внутри. Он не хотел терять ее из виду, и Талила прекрасно понимала, почему.

Она делала, как он говорил. Больше всего на свете она хотела вновь подержать в руках свой меч и ради этого была готова на многое.

Талила почти жалела о том, как много всего произошло за считанные часы. До вчерашнего вечера она толком не знала, чем себя занять, и могла размышлять днями на пролет. А ведь ей требовалось время, чтобы хорошенько обдумать то, что рассказал ей Клятвопреступник.

Про заговор и свое в нем участие. Про его связь с ее отцом.

Выходило, они были заодно?.. А потом кто-то предал их — или ее отца, Император обо всем узнал и приказал убить главного из заговорщиков?..

Могла ли она в это поверить?..

Самым страшным было то, что Талила не знала.

Она запуталась. И чувствовала себя новорожденным, слепым детенышем, которого выбросили в мир и приказали: иди. Сражайся. Убивай.

Этому она научилась.

Но как научиться всему остальному?

Кому она могла верить?..

— Господин, я буду снаружи, если вам что-то понадобится, — голос Такахиро прервал ее невеселые размышления.

— Хорошо. И помни, что я тебе сказал. Сменишь дозорных в четыре утра, — строго и слишком резко приказал ему Мамору.

Но он только кивнул. Поклонившись несколько раз, самурай покинул палатку, и они остались с мужем наедине. Она все же не удержалась, бросила на него один-единственный взгляд.

И поджала губы.

— Зачем ты взял меня с собой? — глухо спросила она, поспешно отвернувшись.