Правда о Портъ-Артуре Часть I
Шрифт:
Съ четверть часа простояли на вершине перевала. Какъ мало этотъ жизнерадостный, светлый и покойный день напоминалъ о смерти, объ ужасахъ боя, страданіи. Все кругомъ торжествовало торжествомъ жизни, манило къ жизни, воскрешало надежды…
– Ваше превосходительство, приглядевшись пристально въ бинокль, я установилъ, что противникъ обстреливаетъ высоты у бухты Луньвантань, браво доложилъ Стесселю одинъ изъ присутствовавшихъ офицеровъ.
Все взялись за бинокли.
Действительно, противникъ поддерживалъ
Доносился гулъ орудійныхъ выстреловъ, и явственно обрисовывались облачки рвущихся шрапнелей.
– Господа! Нечего лоботрясничать, идемте дело делать. Эдакъ мы никогда не кончимъ, заговорилъ Стессель и тронулся первымъ, опираясь на палку.
Говорятъ, онъ где-то и куда-то былъ раненъ. По обыкновенію, онъ былъ одетъ въ серую гимнастическую блузу и серые сапоги.
Вся свита тронулась за нимъ.
Фокъ, Кондратенко и я шли непосредственно за нимъ.
Набрели наконецъ на какую-то батарею. Генералъ обошелъ орудія, посмотрелъ на нихъ, пощупалъ, подошелъ къ брустверу, заглянулъ внизъ. Крутой скатъ сбегалъ въ глубокую долину…
– Ну, где японцамъ сюда добраться? передохнутъ паршивые.
– А где стрелки? Командиръ батареи, где стрелковое прикрытіе?
– Вотъ здесь и тамъ дальше, вонъ виднеются окопы, взявъ подъ козырекъ, докладывалъ батарейный командиръ.
– Отлично, имъ внушить, чтобы не зевали. Японецъ хитрый.
– Ваше превосходительство, неугодно ли чаю? съ широко-расплывшимся лицомъ и самымъ заискивающимъ видомъ хозяйничалъ начальникъ отдела полковникъ Савицкій.
Сделавъ маленькую передышку, двинулись дальше. Нужно было спускаться по крутому скату. Требовалась некоторая способность къ эквилибристике. При довольно тучномъ сложеніи генерала это ему было не легко. Но тутъ оказалъ и оказывалъ впоследствіи большую услугу какой-то довольно пожилой капитанъ.
Съ радостнымъ, полнымъ счастья лицомъ, съ некоторой вдумчивостью и серьезностью во взгляде онъ взялъ подъ руку своего любимаго начальника и осторожно, любовно, съ истинно христіанской покорностью помогалъ ему спускаться.
Грузная фигура, опираясь на палку и поддерживаемая съ другой стороны смиренно-предупредительнымъ капитаномъ, медленно спускалась. Я шелъ непосредственно за этой идиллической парочкой.
Какой это былъ чудный сюжетъ для художника!
Прогремевшій своимъ именемъ генералъ и незаметный, рядовой капитанъ, въ боевой обстановке, подъ руку спускающіеся съ высокой горы.
– Ваше превосходительство, вотъ кустикъ. Вы левую ногу на него поставьте, вотъ такъ, а теперь обопритесь о мое плечо.
Манипуляціи эти проделывались, и встретившееся
И это офицеръ русской арміи?!
Мне было его жалко.
Неужели перспективы лишняго ордена, следующаго чина могли превратить его въ такое малюсенькое въ нравственномъ отношеніи существо?
Наконецъ спускъ благополучно кончился, начался подъемъ. Стессель подымался, капитанъ шелъ сзади, очевидно, съ целью ежесекундно подать руку помощи тому, въ рукахъ котораго было все благополучіе злополучнаго капитана.
На полуподъеме я сошелся съ Іолшинымъ и Степановымъ, они горячо критиковали какую-то позицію, хотелъ было спросить фамилію капитана, но тутъ неожиданно наткнулись на бивуакъ и кухни одного изъ стрелковыхъ полковъ.
Картина была оригинальная – я немедленно воспользовался своимъ походнымъ фотографическимъ аппаратомъ и на время забылъ о капитане, котораго, при дальнейшемъ следованіи, уже более не виделъ.
Живъ ли онъ? Если убитъ – жаль.
Если живъ, то интересно знать, сколько у него орденовъ за боевыя отличія и сколько за смиреніе.
Уже давно наступилъ полдень, а мы все шли по узенькой дорожке Юпелазскаго горнаго кряжа.
Направо непрерывно шли стрелковые окопы. Стессель время отъ времени здоровался съ стрелками.
Около часу дня добрались до редута съ крытыми бойницами для пулеметовъ и стрелковъ.
Масса китайцевъ долбила известковую породу горы. Голый камень, брусья, балки, рельсы и железные листы – вотъ весь матеріалъ для редута. Земли совсемъ не было.
Китайцы, при нашемъ приближеніи, побросали кирки и скрылись за скатомъ.
Стессель обошелъ редутъ, всталъ на брустверъ. На насъ совсемъ близко глядела вершина Куинъ-Сана. Въ бинокль отчетливо ясно было видно, какъ японцы производятъ работы.
Я вынулъ аппаратъ, снялъ всю группу. Стессель заметилъ и началъ позировать. Я делалъ видъ, что снимаю его въ разныхъ положеніяхъ. Наконецъ онъ усталъ и селъ на седло пулемета, приказавъ вставить ленту.
Черезъ несколько минутъ генералъ Стессель собственноручно открылъ непрерывный огонь по противнику.
Я сделалъ видъ,что снимаю.
Лента заклинилась. Приказано было вставить другую. Огонь, убійственный огонь пулемета возобновился.
Самъ начальникъ раіона стрелялъ. Струя свинца ложилась въ долину, до Куинъ-Сана ея не хватало.
Я повторилъ маневръ съ аппаратомъ.
Лента вновь заклинилась. Приказано было вставить еще.
Я не знаю, долго ли бы еще продолжалась эта якобы боевая стрельба самого Стесселя по наступающимъ японцамъ (я говорю – наступающимъ, потому что на американскомъ пароходе "China" я виделъ въ одномъ изъ иллюстрированныхъ американскихъ изданій гравюру подъ этимъ названіемъ), если бы не остановилъ ее Кондратенко словами: