Правда о Портъ-Артуре Часть I
Шрифт:
– Ваше превосходительство, редкая лента въ пулемете проходитъ безъ изъяна, вечно одинъ изъ патроновъ заклинится. Нужно на это обратить самое серьезное вниманіе. Пулеметовъ у насъ очень мало. Во время штурма они незаменимы, а каждое заклиненіе отнимаетъ массу драгоценнаго времени.
– Да, да. Это безобразіе! Они не умеютъ снаряжать лентъ. Очевидно, небрежность, нераденіе, мешаютъ патроны разныхъ сроковъ, валяютъ въ песке. Все это исправить, указать, научить! Кто этимъ ведаетъ? Ну, вотъ онъ и долженъ все это тамъ исправить.
Отдохнувъ у пулеметовъ, тронулись дальше. Теперь
Стессель временами заговаривалъ со мной, подробно объясняя, какія мы заняли великолепныя позиціи. Въ его голосе звучала полная уверенность, что японцы никогда не въ состояніи будутъ взять этихъ позицій.
Въ промежуткахъ, когда умолкалъ Стессель, меня бралъ подъ руку Фокъ и, съ своей стороны, безсвязно разсказывалъ о многомъ. О томъ, какъ онъ воевалъ съ турками, какъ великъ духъ нашего солдата, какъ не понимаютъ его офицеры, какъ мало они любятъ солдатъ.
Я слушалъ эту болтовню, и въ моей памяти съ болезненной ясностью возставали картины кинжоускаго боя.
За мной шелъ Кондратенко, понуривъ голову. О чемъ думалъ въ это время Романъ Исидоровичъ? ведь онъ, слово въ слово слышалъ, что говорилъ Фокъ. Въ это время у нихъ отношенія были довольно натянутыя. Фокъ едва снисходилъ къ нему, въ особенности после удачнаго исхода боя 21 іюня.
Думаю, что Кондратенко не менее меня возмущала эта праздная, ни на чемъ не основанная болтовня.
Голосъ Фока продолжалъ гудеть надъ моимъ ухомъ, рука его поддерживала мою. Чувство корректности заставляло меня итти рядомъ съ нимъ, но я былъ словно въ тумане, я чувствовалъ, что иду съ нехорошимъ, злымъ, преступнымъ человекомъ. Я едва усваивалъ то, что онъ мне говорилъ. Но последнюю его фразу, обращенную ко мне въ этотъ день, я отлично помню.
– Вы видите на деле, какую огромную пользу приносятъ наши охотничьи команды. А ведь въ этомъ деле иниціаторомъ и организаторомъ явился я. Первыя охотничьи команды были организованы въ моей дивизіи…
Я положительно не могъ понять, серьезно онъ это говоритъ, или издевается надо мной.
Оглянулся, смотрю – Романъ Исидоровичъ глядитъ на меня и хитро улыбается.
Осторожно высвободивъ руку и бросивъ моему собеседнику холодное "pardon", я пошелъ рядомъ съ Кондратенко.
На душе стало сразу легче, а вокругъ какъ будто светлей. Отъ всей небольшой, довольно стройной его фигуры веяло какой-то свежестью, правдой. Изъ-подъ прищуренныхъ векъ смотрели такіе светлые, чистые, хорошіе глаза.
Впереди шли "герои". Съ ними было тяжело, словно это были не люди, а манекены.
А вотъ съ нимъ даже итти было пріятно. Словно силъ прибавилось, подъемъ казался не такимъ крутымъ, люди не такими утомленными.
Да, въ Кондратенко чувствовался воинъ въ лучшемъ значеніи этого слова.
Часамъ къ двумъ мы подошли къ расположенію мортирнаго взвода.
Две мортиры стояли на деревянныхъ платформахъ. По одну сторону разбиты палатки для нижнихъ чиновъ, по другую – для командира.
Здесь
Жара стояла невыносимая. О ветерке не было и помина. Отсутствіе какой бы то ни было растительности, голыя скалы,покрытыя жалкой зеленью,- усиливали зной.
Какъ тамъ надъ редутомъ, такъ здесь надъ нами царила вершина Куинъ-Сана, на которой и за которой японцы производили работы.
Въ бинокль Цейльса отчетливо было видно работавшихъ японцевъ. На правой сопке обрисовывался неподвижный силуэтъ японца.
Затеялся споръ – кто это, офицеръ или часовой. Решить, конечно, въ виду дальности разстоянія было очень трудно.
Генералъ Фокъ что-то оживленно доказывалъ Стесселю своимъ замогильнымъ голосомъ. Начальникъ раіона, взобравшись на кручу (здесь тоже былъ крутой скатъ въ долину), внимательно его слушалъ.
Остальные группами расположились у мортиръ.
Кондратенко то нервно ходилъ отъ одной группы къ другой, по обыкновенію заложивъ руки назадъ, то поворачивался въ сторону Куинъ-Сана и пристально гляделъ на его вершину.
Романа Исидоровича, видимо, что-то безпокоило. Онъ подошелъ къ своему начальнику штаба подполковнику Науменко и что-то ему сказалъ.
Затемъ подошелъ къ Стесселю и, опустивъ голову, очевидно, ждалъ, когда кончитъ свою болталогію Фокъ.
Фокъ, заметивъ подошедшаго Кондратенко, быстро ретировался и куда-то исчезъ.
Романъ Исидоровичъ, указывая то на мортиры, то на Куинъ-Санъ, въ чемъ-то убеждалъ Стесселя.
Интересуясь этой беседой, я подошелъ къ разговаривающимъ.
– По моему, ваше превосходительство, намъ необходимо время отъ времени тревожить противника орудійнымъ огнемъ, все-таки этимъ мы будемъ мешать производству работъ. Посмотрите: они открыто, безнаказанно, въ виду всего нашего фронта, ведутъ свои работы. Этимъ мы будемъ ихъ утомлять, заставивъ всегда быть на стороже.
– Да, да, это верно! Но видите ли, мы должны экономить снаряды: ихъ у насъ то не особенно много. Чортъ его знаетъ, что предстоитъ впереди.
– Конечно, ваше превосходительство, нужно расходовать экономно. Но тревожить противника необходимо.
– А что, вотъ эти пушки могутъ нанести имъ вредъ? Можно изъ нихъ стрелять? А то ведь мы умеемъ поставить пушки только для близиру. А захочешь стрелять – тутъ тебе и тпррру.-
– Нетъ, ваше превосходительство, эти полевыя мортиры въ полной исправности, изъ нихъ можно стрелять – едва сдерживая улыбку, серьезно и почтительно отвечалъ Кондратенко.
– Ну, если такъ, давайте стрелять. Попугаемъ япошекъ.
Немедленно было отдано приказаніе приготовить взводъ къ открытію огня.
Командиръ взвода подпоручикъ Кальнинъ засуетился. Прислута начала накатывать мортиры, снимать чехлы, подносить заряды и снаряды.
Все оживились, невольно обращая вниманіе въ сторону противника, который, пріученный къ полной бездеятельности нашего фронта, спокойно, ничего не ожидая, производилъ свои работы.
Но вотъ показался генералъ Фокъ; ему, видимо, уже сообщили объ отданномъ распоряженіи. Онъ быстро шелъ къ намъ, на ходу размахивая руками, и что-то голосилъ.