Правда о Портъ-Артуре Часть I
Шрифт:
Тревожныя лица выдавали ихъ напряженное душевное состояніе. Ежесекундно могъ раздаться вой приближающагося снаряда, а при сравнительной дальности разстоянія онъ могъ дать недолетъ и разорваться.
Ни Стессель ни Фокъ еще не испытывали этого пріятнаго ожиданія, такъ какъ еще ни разу не были въ сфере действительнаго артиллерійскаго огня.
Итти дальше не имело смысла, т. к. при большой разсеиваемости снарядовъ (при стрельбе съ дальнихъ дистанцій, да еще изъ орудій
Положеніе нашихъ "героевъ" было критическое. Они страшно волновались и въ силу этого не могли здраво разсуждать. Страхъ и неизвестность овладевали ими съ каждой минутой сильней.
Стессель неистово кричалъ – все было теперь плохо и неисправно, неудачно.
Уже было почти четверть шестого.
Напряженіе дошло до крайнихъ пределовъ, нуженъ былъ выходъ, иначе свершится нечто позорное, которое уже ничемъ нельзя будетъ поправить… и Фокъ, геніальный Фокъ нашелъ этотъ выходъ.
– Батарее скатывать орудія внизъ, стрелкамъ отходить тоже въ долину – раздалась команда.
– Чортъ знаетъ, выдумаетъ же Белый эту дурацкую стрельбу, да еще тянетъ! Живо скатывать орудія, каждую минуту батарея можетъ открыть огонь. Ну вы, живо, живо! Нечего копаться – командовалъ Стессель, спускаясь въ долину.
Артиллеристы съ большимъ трудомъ спускали орудія по крутому подъему, стрелки усердно имъ помогали.
Каково имъ было потомъ подымать ихъ наверхъ?! Трехдюймовыя полевыя орудія не изъ легонькихъ.
Спустились мы очень быстро, генералу Стесселю на этотъ разъ и вожатаго не понадобилось.
По ту сторону долины, въ мертвомъ пространстве, у берега мелководной речонки, подъ густо разросшимися деревьями вестовые накрывали столъ.
Это было очень и очень кстати. Проголодались мы все изрядно.
Оказалось, что все страхи были совершенно напрасны. Въ Артуре и не подумали открывать огонь по Куинъ-Сану. Разсерженный, напуганный и возмущенный Стессель такъ и не селъ за столъ, даже отказался отъ чаю, все время беседуя съ генераломъ Кондратенко.
Только иногда доносились отрывочныя фразы: "Этотъ комендантъ вечно что-нибудь выдумаетъ". "Белый еще не выспался". "Приходится мучить людей".
Генералъ Фокъ сиделъ за столомъ рядомъ со мной и угрюмо пилъ чай, заедая его любимымъ "сладенькимъ" мармеладомъ'.
Vis-a-vis сиделъ N третій, начальникъ штаба полковникъ Рейсъ, который съ большимъ вниманіемъ слушалъ разсказъ одного изъ присутствовавшихъ о поведеніи нашего полицмейстера, очень усердно следившаго за нравственностью и въ особенности за верностью женъ.
Полицмейстеръ Тауцъ въ своемъ рвеніи дошелъ до того, что, когда къ нему въ канцелярію явилась жена одного сапернаго унтеръ-офицера, призваннаго изъ запаса (молодая и очень интеллигентная женщина), съ просьбою защитить отъ зверскаго съ ней обращенія мужа, съ которымъ она уже не жила – Тауцъ категорически ей заявилъ, что, если она не вернется къ мужу, онъ, полицмейстеръ, прикажетъ ее отодрать.
Я этому ничуть не удивился. Полицмейстеръ, поощряемый Стесселемъ, творилъ все, что хотелъ.
Отодрать эту злосчастную жену не отодрали, но последняя, не находя нигде защиты
Жаръ слегка спалъ, когда мы встали изъ-за стола.
– Седлать лошадей! крикнулъ Стессель.
Черезъ четверть часа мы выехали въ Луньвантаньскую долину.
На встречу намъ несся съ ординарцами и адъютантомъ бравый командиръ 13-го восточно-сибирскаго стрелковаго полка князь Мачабелли. Онъ недавно былъ переведенъ сюда изъ Кавказа. Это былъ одинъ изъ самыхъ блестящихъ и выдающихся офицеровъ всей 40-й дивизіи Фока и поэтому особенно третировался начальникомъ дивизіи.
Таковъ ужъ былъ уделъ всехъ лучшихъ офицеровъ этой дивизіи.
Гордый, самолюбивый, вспыльчивый, храбрый, честный и исполнительный, князь Мачабелли не умелъ носить поноски за Фокомъ, подобно полковнику Савицкому, командиру 14 полка.
Когда князь 20 іюня лично, во главе своихъ баталіоновъ водилъ полкъ въ атаку Куинъ-Сана – Савицкій, сидя въ укромномъ уголке, считалъ, сколько онъ за этотъ бой получитъ наградъ.
Читатель, не удивляйтесь, что я говорю съ такимъ негодованіемъ объ этихъ лицахъ, составлявшихъ ядро черной сотни въ Артуре: они намъ погубили Артуръ; они опозорили Россію и армію.
Я считаю необходимымъ вывести ихъ всехъ на свежую воду. Для того, чтобы спасти честь всей арміи, имена этихъ черныхъ героевъ должны быть отделены отъ честныхъ именъ.
Въ арміи должны быть только неопороченныя имена.
Въ арміи, которой, быть можетъ, суждено еще много сделать, не место "чернымъ героямъ".
Когда мы были близки къ цели своего путешествія, ко мне подъезжаетъ покойный подполковникъ Іолшинъ.
– Хорошъ денекъ? А? Много видели, много понаблюдали? Я васъ нарочно оставилъ, чтобы не мешать. Одного я боюсь, хватитъ ли у васъ выдержки. Зачемъ вы съ Фокомъ были нелюбезны? Этого онъ вамъ не забудетъ. Я ведь виделъ, какъ онъ съ вами мило подъ ручку шелъ. Смотрите, не сорвитесь! Ну, пока до свиданія… Вы какъ, съ нами въ Артуръ?…
– Не знаю, возьмутъ ли моихъ лошадей.
– Ничего, возьмутъ. Передайте вестовому и прикажите поставить ихъ въ вагонъ.
Когда мы прибыли на 11-ю версту, поездъ былъ готовъ къ отправленію.
Весь штабъ съ генералами во главе скрылись въ доме Фока.
Я отправился на телефонную станцію, написалъ описаніе объезда и попросилъ дежурнаго телефониста передать телефонограмму въ редакцію.
Аппаратъ былъ свободенъ, и передача началась немедленно.
Для того, чтобы не дразнить гусей, въ своемъ сообщеніи я поименовалъ всехъ начальствующихъ лицъ, принимавшихъ участіе въ объезде.
Вдругъ телефонистъ прерываетъ передачу и проситъ меня къ телефону.
Беру трубку, слушаю – говоритъ самъ редакторъ,полковникъ Артемьевъ.
– Пожалуйста опускайте въ вашихъ сообщеніяхъ "ектеніи": совершенно не интересно перечисленіе всехъ этихъ господъ.
– Хорошосъ – что же оставалось мне больше ответить?
Мое положеніе было крайне тяжелое. Завтра все "эти господа" будутъ читать газету и, не найдя своихъ именъ, не на газету, а на меня начнутъ метать громы. А каждый изъ "этихъ господъ" власть имущій не преминетъ устроить мне какую-нибудь каверзу, что впоследствіи и оправдалось.