Правда о Портъ-Артуре Часть I
Шрифт:
Да, повторяю, мое положеніе было очень тяжелое. Съ одной стороны – требованіе редакціи, не желавшей до времени жить въ мире съ "этими господами", а съ другой "эти господа".
Уже начало смеркаться, когда Стессель вышелъ къ поезду.
Началась трогательная картина прощанія Стесселя съ Фокомъ. "Боевые товарищи" долго трясли другъ другу руки.
– А вы съ нами? сказалъ Стессель, съ трудомъ взбираясь на площадку вагона I класса.
– Если разрешите?
– Конечно, конечно. Пожалуйте. А лошадь берете съ собой? Прикажете и ее погрузить?
– Лошади уже
Стессель, Рейсъ и генералъ Кондратенко заняли одно купэ.
Въ другомъ селъ подполковникъ Іолшинъ, капитанъ Степановъ и я.
Поездъ довольно быстро приближалъ насъ къ Артуру.
Я обратилъ вниманіе, что все долины покрыты густымъ и и высокимъ, въ ростъ человека, гаоляномъ.
– Почему до сихъ поръ его не снимаютъ? Если намъ придется отходить къ Артуру, этотъ гаолянъ очень пригодится японцамъ. Они въ немъ будутъ скрываться еще лучше, чемъ въ чаще леса. А посмотрите подступы къ высотамъ (изъ окна открылся чудный видъ на Волчьи горы) – все подступы густо заросли гаоляномъ; изъ окоповъ ничего нельзя будетъ разобрать, наступаютъ японцы, где и въ какихъ силахъ.
– У насъ утвердилось убежденіе, что мы долго еще продержимся на передовыхъ позиціяхъ. За это время мы успеемъ гаолянъ скосить для фуража – холодно ответилъ мне подполковникъ Іолшинъ.
Стемнело уже, когда поездъ подошелъ къ Артуру. На вокзале собралась для встречи масса лицъ, "искренно любившихъ" Стесселя.
Рейсъ и Іолшинъ сели въ поданную коляску, а Стессель, Кондратенко, Степановъ и я отправились домой верхами.
Генералъ продолжалъ ко мне сегодня особенно благоволить.
– Ну что, господинъ военный корреспондентъ, видели наши позиціи? Каковы? А? Нетъ, шалишь – не скоро японцамъ удастся ихъ забрать. Вы, того, въ своей газетке не особенно распространяйтесь. А то начнутъ наши ротозеи болтать, а солдаты обрадуются, перестанутъ усердно работать. Они ведь рады – сейчасъ напьются. Да и вообще писать не надо. Мои приказы прочтутъ. Я ведь знаю, что и какъ нужно написать.
– Мой отчетъ будетъ сжатъ и составленъ строго въ пределахъ требованій военной цензуры.
– Да что цензура? Иной разъ чортъ ее знаетъ, что пропускаетъ. Кажется, скоро самъ буду вычеркивать ерунду. Ругаешь, ругаешь этихъ самыхъ цензоровъ, а проку… следовало "истинно-русское" выраженіе.
Капитанъ Степановъ (исполнялъ должность цензора; положеніе его было не изъ завидныхъ) съ генераломъ Кондратенко ехалъ сзади, несколько отступя. Не знаю, слышалъ ли онъ лестные по его адресу эпитеты, но во всякомъ случае, если и слышалъ, ему это было не въ диковинку. Къ грубостямъ Стесселя давно все привыкли.
Мы подъезжали къ порту.
– Вонъ поглядите сокровище наше. Засела во внутренней гавани и въ усъ себе не дуетъ. Понравился ей портъ, не хочетъ выходить. Ведь только и дела у нихъ, что гавань загрязнять. Жрутъ подлецы, съ мадамами гуляютъ, пьянствуютъ, а о деле и думать забыли. Ихній адмиралъ, какъ его, Ухтомскій, князь еще – онъ только и признаетъ походы изъ западнаго бассейна въ восточный. Положительно не знаю, что мне съ ними делать. Кажется,
– Эскадра готовится къ выходу, она поставлена въ невозможныя условія…- хотелъ было я возразить, но генералъ меня перебилъ:
– Врутъ подлецы! Никуда они не думаютъ выходить. Имъ страшно выходить – боятся японцевъ. Куда спокойней сидеть подъ защитой нашихъ пушекъ. Отъ нихъ не будетъ толку, вся надежда на сухопутныя войска. На кой чортъ намъ эскадра?- Ушла бы – по крайней мере для гарнизона провіантъ свой оставила бы, а то только безъ пользы его истребляетъ.
– Но она можетъ намъ дать почти девять тысячъ штыковъ, снаряды, орудія…
– Не надо мне ничего. Я и со своими управлюсь. Они трусы – заразятъ мне войско, а на него только у меня и надежда. Пока все идетъ хорошо. Только вотъ мои генералы все ссорятся: комендантъ съ Фокомъ, Фокъ съ Кондратенко.
Тутъ я не вытерпелъ. Сорвалось. Это была моя крупная нетактичность, которая впоследствіи принесла печальные для меня результаты.
– Простите, ваше превосходительство, но что касается генерала Фока, то его поведеніе прямо непростительно. Вспомните Кинжоу. Я ведь тамъ былъ, виделъ все. А Куинъ-Санъ? Весь гарнизонъ, все населеніе съ негодованіемъ называетъ имя этого генерала…
Генералъ Стессель посмотрелъ на меня не то недоумевающее, не то злобно. Уже было темно – трудно было разобрать выраженіе его невыразительнаго лица, крайне слабо отражающаго душевныя движенія. Посмотревъ на меня, онъ спокойно ответилъ:
– Ну нетъ, это вы напрасно такъ нападаете на генерала Фока. Это мой старый товарищъ, я его знаю почти 20 летъ. Онъ немного настойчивъ, но хорошій, очень хорошій человекъ, и я надеюсь помирить его со Смирновымъ и Кондратенко.
Я понялъ свою оплошность, возражать мне ничего не оставалось.
Мы подъежали къ зданію Пушкинскаго училища, где мне была отведена квартира; направо черезъ улицу третій домъ былъ Стесселя.
– Ну, господа, кто ко мне ужинать? крикнулъ Стессель, осадивъ коня.
Кондратенко и я, поблагодаривъ, отказались подъ благовиднымъ предлогомъ.
Эта была моя вторая ошибка.
Сделалъ я это исключительно изъ боязни, чтобы меня не заподозрили въ исканіи передъ всемогущимъ въ Артуре Стесселемъ.
Не заезжая домой, отправился прямо въ редакцію. Меня слегка пожурили за "ектенью" и намекнули о желаніи получить "крестикъ".
Утромъ Стессель разрешился приказомъ за No 430.
"При подробномъ осмотре и изученіи передовыхъ позицій я нашелъ почти все ложементы помещены на высокихъ гребняхъ трудно доступныхъ горъ, что, разумеется, правильно, взобраться на которыя представляетъ огромный трудъ, все эти ложементы имеютъ укрытія отъ шрапнельныхъ пуль и осколковъ, а следовательно и, главное, для того, чтобы этимъ стрелкамъ спокойно поражать противника, который бы вздумалъ итти на горы, ими защищаемыя"…
Лично осмотревъ эти неглубокіе рвы, я не виделъ даже признаковъ прикрытій. Кое-где солдаты устроили нечто въ роде шалашей изъ ветокъ, что, конечно, не могло защитить даже отъ дождя.