Предатель. Я тебе отомщу
Шрифт:
Звоню своему человеку в суде — гудки, потом тишина, сброс. Второму — та же хрень. Никто не отвечает, все отвернулись, как крысы, что чуют тонущий корабль. Телефон падает на стол с глухим стуком, руки трясутся, и я понимаю, что бессилен. Настя выигрывает, этот Сергеев выигрывает, а я — никто, пустое место.
Поднимаю кресло, ставлю его на место, сажусь, голова падает на руки, и пустота внутри растёт, сжирает меня. Но я сжимаю кулаки, сильно, до боли.
Я верну её. Любыми способами. Она моя жена, моя, и я не отдам её этому гаду. Пусть подала на развод, пусть думает, что победила, но я найду способ, я
31. Настя
Утро начинается с кофе и стопки бумаг на рабочем столе — отчёты, которые нужно проверить к понедельнику. Офис гудит, голоса коллег смешиваются с гулом принтера, но я сижу, уставившись в экран, а мысли где-то далеко.
Встреча с юристом через час, и от одной мысли об этом желудок сжимается. Игорь договорился, всё организовал, а я до сих пор не знаю, хочу ли я туда идти. Выключаю компьютер, беру сумку и выхожу, чувствуя, как каждый шаг тяжелеет, как будто я тащу за собой прошлое.
Кабинет юриста — маленький, тесный, пахнет бумагой и старым деревом. Женщина за столом — лет сорока, в строгом костюме, волосы собраны в низкий пучок — смотрит на меня поверх очков. Её зовут Мария Евгеньевна, и голос у неё сухой, деловой, как будто она читает инструкцию.
– Итак, Анастасия, Игорь Николаевич уже рассказал мне вашу ситуацию, – начинает юрист, и пальцы её быстро перебирают документы. – Развод с Артёмом Морозовым. Мы можем подать на раздел имущества, учитывая ваш брак и его доходы, – продолжает она, и я чувствую, как внутри всё напрягается.
– Мне ничего от него не нужно, – говорю я, и голос звучит резче, чем хотела. – Только развод, – сжимаю сумку на коленях, пальцы впиваются в кожу.
Она поднимает брови, но не спорит, только поджимает губы.
– Это ваше право, но я настоятельно рекомендую хотя бы формальный раздел, – советует Мария Евгеньевна, и голос её становится чуть мягче, но всё равно твёрдый. – Без этого он может затянуть процесс, оспаривать всё до последнего. Это формальность, чтобы закрыть вопрос, – продолжает она, и кладёт передо мной лист с какими-то цифрами, которые я даже не пытаюсь читать.
Я молчу, смотрю на бумагу, и внутри всё кипит. Формальность. Слово цепляется за меня, как заноза. Я не хочу ничего от Артёма, ни копейки, ни его поганой квартиры, куда он наверняка таскал своих шлюх, о которых упоминала его мать, но мысль, что он может тянуть время, выматывать меня, снова держать в своих руках — она душит.
Игорь ждёт меня в коридоре, стоит у окна, руки в карманах. Когда я выхожу, он поворачивается, и взгляд его тёплый, но я не хочу этого тепла, не сейчас.
– Как прошло? – спрашивает он, и голос его мягкий, но я слышу в нём тревогу.
– Она настаивает на разделе имущества, – произношу я, и голос дрожит, выдаёт меня. – А я не хочу. Не хочу ничего от него, – я отворачиваюсь, смотрю в окно, где машины ползут по улице.
Игорь подходит ближе, но не касается меня, и я благодарна за это.
– Это не про выгоду, Настя, – говорит он тихо. – Это про то, чтобы завершить всё. Чтобы он не мог больше держать тебя на крючке, – продолжает он, и слова его звучат просто, но бьют в точку, туда, где я прячу свои страхи.
Поджимаю губы, и чувствую,
Я устала. Ненавидеть, ждать, когда Артём сломается. Устала таскать эту злость, что жжёт меня изнутри. Но отпустить её — значит отпустить часть себя, и я не знаю, кто я без неё.
Вечер опускается тихо, за окном темнеет, и свет фонарей пробивается сквозь шторы, ложится полосами на пол. Я дома, сижу на диване, ноги поджаты, телефон лежит в руках, тёплый от долгого сжатия. Тишина давит, и мысли — о юристе, о бумагах, о том, что я всё ещё не знаю, чего хочу, — крутятся в голове, как заевшая пластинка.
Пальцы сами находят номер Ани, и я звоню, не думая, не взвешивая, просто потому что мне нужно выговориться, выплеснуть этот ком из груди. Она отвечает почти сразу, голос её тёплый, чуть усталый, и на фоне слышен детский гомон — высокий смех, топот ног, обрывки спора о том, чья очередь мыть посуду.
– Насть, ты как? – спрашивает она, и я слышу, как она отходит от этого шума, шаги гулко звучат, потом хлопает дверь, и голоса приглушаются.
– Не знаю, – отзываюсь я, и голос дрожит, выдаёт всё, что я пытаюсь спрятать за этим коротким словом. – Встретилась с юристом сегодня. Развод… Игорь помогает, но я запуталась, Ань. Хочу, чтобы Артём страдал, чтобы рухнул, но я так устала от этого, – продолжаю я, и слова падают, тяжёлые, честные, как камни, что я таскаю в себе слишком долго.
Она молчит секунду, и я слышу, как она вздыхает, тихо, почти неслышно, будто собирается с мыслями.
– Никогда бы не подумала, что он такой мудак, – говорит она наконец, и голос её становится твёрже, с лёгкой хрипотцой, как будто она сдерживает раздражение. – Помню, как мы в универе в столовой пересеклись. Я с тобой сидела, хотела познакомиться с ним нормально, а он… Он даже не глянул на меня, только на тебя пялился, как будто я пустое место. Я ещё подумала — ну, ладно, влюблённый, бывает, внимания другим не хватает. А он, оказывается, просто эгоист до мозга костей, – продолжает она, и я слышу в её голосе смесь удивления и презрения, что цепляется за меня, как заноза. – У меня трое детей, муж, дом полная чаша, и я знаю, как это — жить с человеком, который тебя видит, который рядом, когда ты падаешь. А Артём… Он тебя никогда не видел, Насть. Отпусти этот гнев, он тебя съедает. Плюнь ты на него и живи дальше, – слова её простые, грубоватые, но бьют прямо в грудь, и я чувствую, как внутри что-то сжимается. – Тем более, когда у тебя под боком красавчик-босс, – добавляет подруга, и голос её светлеет, с лёгкой насмешкой.
– Аня! – перебиваю я, и голос мой взлетает, почти срывается, от неожиданности.
– Что? Я просто напомнила, вдруг ты забыла, – говорит она, и я слышу, как она улыбается, почти вижу эту её хитрую ухмылку. – Давай, признавай, он же красавчик, – подначивает Аня, и я закатываю глаза.
– Ты его даже не видела, – парирую я, и голос звучит суше, но уголки губ невольно дёргаются вверх.
– Но ты не отрицаешь, что он красавчик. Уже прогресс, – смеётся Аня, коротко, тепло, как будто радуется, что вытянула из меня хоть тень улыбки.