Прощальный ужин

Крутилин Сергей Андреевич

— Поедем на Арбат, — сказала она.

— Там, небось, все покрылось паутиной.

— Посмотрим… — Марта улыбнулась, предвкушая восторг, который вызовет у Игоря вид обновленной комнаты.

Однако, когда Марта, как хозяйка, уверенно открыла дверь квартиры, Игорь сразу же догадался, что она бывала тут без него. Под взглядами соседей они прошли в комнату. Марта предупредительно пропустила его вперед.

Кудинов вошел, остановился у двери и долго стоял, не в силах сдвинуться с места. Он не пришел в восторг, как того ожидала Марта. Он был обескуражен. Он не узнавал своей комнаты, — комнаты, где он родился, вырос; из которой уходил

на фронт отец, комнаты, где совсем недавно умерла мать. Не было отцовской железной кровати с поржавевшими балясинами, одна из которых снималась; бывало, в детские годы, когда родители уходили на работу, к нему из школы заходил Леша Тобольцев, они снимали эту балясину и катали ее по полу вместо мяча.

Топка печки — высокой, облицованной изразцами, в которой Игорь устраивал всевозможные эксперименты со спичками и кинопленкой, — закрыта ситцевой занавеской. Ничего не было из того, что любил Игорь, поэтому комната казалась чужой, меньшей, чем он помнил ее, — из-за этой тахты, что ли, занявшей все свободное место от окна, возле которого стояло старенькое фортепьяно, до стола.

Наконец Игорь очнулся. Он несмело подошел к этой самой тахте и приподнял край покрывала.

— Ну как — нравится? — Марта пристально наблюдала за ним.

Кудинову хотелось крикнуть: «Дура, что ты сделала?!» Но сил на то, чтобы крикнуть, у него не было, да он и понимал, что криком уже ничего не поправишь.

И он чуть слышно выдавил:

— Здорово! Молодчина! — И, поскольку Марта стояла рядом, ожидая от него не только одобрения, но и каких-то действий, Игорь, изображая восторг, обнял и поцеловал ее.

Было еще не поздно, и, пока Кудинов брился и принимал ванну, Марта сбегала в магазин, купила водки, закуски всякой: ведь они будут жить теперь в их комнате как муж и жена, по-семейному.

Игорь вышел из ванной посвежевший, почти прежний Кудиныч.

Марта хлопотала возле стола, нарезая кружочками помидоры, рассказывала:

— В рыбном отделе была хорошая селедка — исландская. Но я подумала, что с селедкой долго возиться — чисть ее. Одна морока! Я взяла две банки килек: одну съедим сейчас, а вторую оставим на завтра.

Игорь осмотрел стол: хлеб, бутылка водки, банка килек, сыр, помидоры, — осмотрел и подумал: теперь бы отварной картошки или того лучше — пюре картофельного с хорошим подсолнечным маслом да стакан крепкого чаю. Нет, даже пюре не хотелось — хотелось только чаю, крепкого, душистого.

Однако, превозмогая себя, он сел за стол.

Марта буднично и излишне торопливо наполнила рюмки водкой.

— С приездом! — Она чокнулась с Игорем и пригубила рюмку.

— Мне нельзя… — упавшим голосом сказал он. — Врачи категорически запретили. Ничего острого, холодного, соленого. Будет осложнение.

Марта отпила глоток и с разочарованием поставила рюмку.

— Я думаю, что сегодня-то можно. В честь возвращения.

— Ну, разве за возвращение. — Игорь выпил рюмку и стал закусывать.

Он очистил кильку, съел и, почувствовав аппетит, начал есть все подряд: и помидоры, и сыр, и черный хлеб, по которому соскучился, сидя на диете. Все шло так хорошо — Игорь разрумянился, повеселел, думал: как прекрасно дома! Неожиданно он икнул. Настолько неожиданно, что едва успел прикрыть рот ладонью. Игорь уже знал, что это такое. Он положил вилку и затаился, прислушиваясь.

Теперь он все время прислушивался к себе, стараясь определить, что у него свершалось там, внутри. Прислушивался

всегда — и, как сейчас, во время еды, и вечером, засыпая, и ночью. Все время думал: какое лекарство он пропустил, не принимал сегодня, от какой еды ему стало хуже. Он и на этот раз, отложив вилку, весь затаился, застыл; глаза его тревожно смотрели на Марту.

Марта улыбалась его пустяковой икоте. Но, по мере того, как в глазах Игоря росла тревога, улыбка гасла у нее; наконец она поняла, что жестоко смеяться над страхом, даже если он ложен; и тогда она налила стакан боржоми и подала ему:

— Выпей, и все пройдет.

Игорь молча взял стакан, но выпить не спешил. Он встал из-за стола, подошел к простенку, где висел шкафчик натурального орехового дерева, с черным орнаментом на створках дверей. Мать хранила в нем всякие лекарства. Игорь рос болезненным ребенком, и в этом шкафчике всегда было полно пожелтевших рецептов разных знаменитых и незнаменитых врачей, лечивших мальчика. В последние годы мать хранила в нем снотворное и всякие сердечные средства, и Кудинов хотел посмотреть, нет ли в шкафчике соды: в таких случаях сода помогает.

Однако хотя шкафчик и был на месте, но когда Игорь открыл его, то увидел, что внутри он был выскоблен, вычищен; на салфетке из вьетнамской цветной соломки одиноко стоял маленький серый гномик с большими глазами и длинными-предлинными волосами.

Гном — хранитель семейного очага.

Это, разумеется, тоже был Мартин сюрприз для него.

24

…Если у Кудинова не хватило теперь полотен, чтобы занять экспозицией и маленький зал при входе налево, то в этом повинна лишь одна она, Марта. Она отняла у него слишком много сил и времени. В то самое время, когда после первого успеха надо было писать, дерзать, искать новые сюжеты, — одним словом, надо было совершенствовать свой талант, — в это самое время чем он занимался? Влачился хвостом за пустой красоткой, потакая ее капризам, мелким желаниям; млея от ласк, нежных слов, которые зачастую были игрой, обманом. Может, болезнь его тем и вызвана, что он очень много переживал и нервничал с этой Мартой?

Марта не хотела расставаться с мечтой, выношенной годами: стать женой известного художника. Она не хотела, подобно многим женщинам, сдаваться без боя. Она боролась до последнего. Год, а то и больше боролась…

И только спустя год, после ссоры, в которой было все: крики, слезы, взаимные упреки и обвинения, Игорь окончательно порвал с ней. Вернее, она порвала с ним, так как при его характере м я м л и, как определила характер Игоря Марта, он тянул бы эту канитель еще многие годы. Но она, убедившись в бесплодности своих усилий, первой решила порвать.

Случилось это в мастерской. Они повздорили, и Кудинов обронил какое-то несдержанное, бранное слово в ее адрес. Она в ответ молча швырнула на стол ключи от церквушки и Арбата, бывшие в одном кожаном кошелечке; сказала, что не может больше видеть его, такого мямлю, который столько времени пользовался ее добротой; хлопнула дверью и ушла.

Марта ушла, а Игорь свалился на диван и лежал, подавленный разрывом и в общем-то справедливыми упреками, которые только что услыхал. Он знал, что Марта не сможет простить ему своей ошибки, что она станет мстить ему. Пусть! Он готов ко всему — готов мерзнуть в этой церквушке вместе с мышами, есть черный хлеб всухомятку, — лишь бы быть самим собой.