Проще, чем анатомия

Нерода Маргарита

Поначалу рассказывать было легко, но когда дошла до первой бомбежки, до гибели военврача третьего ранга Сергея Данилова, запоздало, но отчетливо и больно колыхнулся в груди страх. Словно только что черными взрывами вспухала земля вокруг их полуторки, будто только утром угас на ее руках ленинградский молодой врач, не успевший помочь ни одному раненому, и единственный, четкий и безнадежный диагноз определивший самому себе. “Тампонада сердца”. Оказывается, это очень быстро.

“Не реветь!” - мысленно приказала себе Раиса, как тогда - непутевой Вале, своей помощнице. И продолжила. Как шли, как потеряли всех тяжелых раненых, потому что помочь им было некому. И о ночном бое рассказала,

как отскочивший камень расколотил до той поры оберегаемую стеклянную фляжку, а пролитый чай приняла за кровь. Тут она даже улыбнулась, потому что и тогда хотелось смеяться, хотя бой был настоящий и выбрались они считай, что чудом.

– Вот так и шли. Когда впереди по-русски окликнули, я сперва не поверила. Как тогда,

когда…. на немцев этих наткнулась в лесу. Наверное, я только сдуру не испугалась. А дуракам везет, вот и я вышла - везучая… - Раиса попыталась снова улыбнуться, но не получилось.
– А потом что-то непонятное началось. Я как зачумленная стала, никуда не берут, никому не нужна… порченная невеста! Аж тошно. Наконец, выдали предписание. Поехали мы. И - все опять сначала! Отступаем. Хотя бы в этот раз не окружили, два дня по степи пешком - вышли на Перекоп. И снова здорово, чем-то я Особому отделу не глянулась. Даже шумнула на них немного. Устала уже. Пусть уж, думаю, хоть под арест берут, но скажут что дельное. Вот - отправили. С сопровождением еще, будто боялись, что убегу. А мне зачем бежать? Знала, куда иду. Вот, пришла. А про то, в каком я звании должна быть, мне и не сказал никто. Носи, что дали, не забудь пришить. Уж от вас-то не отправят больше?

– А это уж как придется. Я сейчас, считайте, никто, звать меня никак, командую одним шофером да одним поваром. Отдельный учебный отряд без номера.

“Странное назначение, - подумала Раиса, но вслух ничего не сказала. Понятно, что от хорошей жизни опытного человека на такую должность не поставят.
– Что же он натворил-то, что его сюда назначили?” Ни одной правдоподобной мысли в голову не приходило. “Может, с начальством не поладил? Или как я... успел в окружении побывать?”

– Впрочем, две недели мы точно вместе, а там - мало ли, что изменится. Недели две назад мы были глубоким тылом, сейчас - армейский. Что будет еще через две?... Ладно, что будет - увидим, а сейчас пойдемте чай пить. Чай хороший, от флота в порядке шефской помощи пришел.

В самоваре жарко потрескивали угли. Отражалось в нем обожженное солнцем, обветренное Раисино лицо. Оказывается, горячий чай от жары и в самом деле спасает. А еще оказалось, она начисто отвыкла от его вкуса за эти пару месяцев.

О документах ее Алексей Петрович сказал примерно то же, что завканцелярией - бдительности в них заметно выше, чем надо.

– Да, Раиса Ивановна, из личного дела вашего целую эпопею можно сочинить. Не хуже, чем у товарища Шпанова, не к ночи он будет помянут. Ну, давайте посмотрим на вашу историю глазами особиста. И учтите, он всяких подозрительных часов по шестнадцать в сутки проверяет.

Вышла с оружием - это хорошо. В характеристике у вас - просто поэма в прозе. “Предана делу партии”, “с риском для жизни завела в засаду вражеский патруль”, - на этом месте Раиса горько усмехнулась, - “самоотверженно ухаживала за ранеными” и все такое. Это прекрасно. Но.

Вышла из всей своей части одна - это плохо.

Без документов - очень плохо. Данилов не личные документы имел в виду. Их стоит уничтожать только при непосредственной угрозе плена. Но кто бы тогда объяснил...

Еще и без петлиц - совсем плохо

Вся информация об имени, звании, части - “с ее слов”. Да еще и “номер дивизии назвать не смогла”. А вот это вообще хуже некуда.

По

уму, надо бы в Брянск запрос послать, но пока он дойдет, да пока вернется... Вот и стал особист мозговать.

На шпионку-вредительницу-диверсантку не похожа. Но что-то не так. Значит, пишем в дело “требует особой бдительности”.

В сумке морфий был? Нет? Значит, сумка была не фельдшерская, а санитарная. Отличается не только наполнением, но и на вид. Гимнастерка - рядового и младшего комсостава. Фельдшер - комначсостав уже средний. Значит, думает особист, санитарка, на почве нервных страданий пожелавшая повышения в звании. Бывает. Он что-нибудь говорил, что, мол, органы бдят и от них не скроешься, или что на первый раз пожалел?

– Говорил как будто, - Раиса задумалась.
– По правде сказать, я его не очень слушала. Рассказываю, что да как, а чую, что сейчас не выдержу - или разревусь, или усну. Шла - не боялась, стреляла - не боялась. А как вышла к своим, тут и сомлела. Первые дни сама не своя была. Закрою глаза - опять тот лес, холод. И опять мы наших хороним. А там всех можно было спасти, понимаете, всех, дойди мы вовремя… “Срочная эвакуация” в карточке…

– Да. Хоронить раненых, которых можно было спасти - наверное, самое страшное, что врач может увидеть на войне. Страшнее - только искалеченные дети. И даже то, что враги за каждую бомбу, за каждый снаряд ответят - никого не оживит и оторванную конечность не вернет. Все, что мы можем делать - это заставлять нашу боль делать нас не слабее, а сильнее. Немного патетично звучит, но уж как есть, мне кажется… О чем бишь мы? Ах, да, о вечном. Почему вы теперь старший сержант, а не военфельдшер - я понял. Завтра поедем в Севастополь, нынешнюю команду сдавать - она обучение прошла. Из новых пока один человек, - Алексей Петрович подмигнул ей, - остальные завтра, скорее всего, к вечеру прибудут - я вам хоть город покажу. Обещал, в конце концов. И направлю запрос в Брянск. Только, боюсь, не телеграфом, а почтой, хорошо, если через две недели ответ будет. Вот сейчас его и составим, чтобы не завтра в последнюю минуту. Как видите, вся наша канцелярия тоже на мне.

Он разложил планшет прямо на коленях, разгладил лист бумаги… и тут Раиса впервые заметила нечто непонятное. Пальцы товарища профессора жили как будто своей жизнью, подрагивали, словно отбивали какой-то неслышимый рваный ритм. Такой тремор у здорового, непьющего человека ей видеть еще не приходилось.

– От чего это?
– неуверенно спросила она, опасаясь либо нарушить устав, либо ляпнуть какую-то бестактность.

– Пальцы? Остатки контузии. В самом начале приложило, в общем, дешево отделался.

– Контузия… Что она вообще такое?

– Удар взрывной волной. Чаще всего, по всему телу сразу. И по центральной нервной системе тоже - это, фактически, единственный способ ее всерьез повредить, не убив при этом человека. Может развиться любое поражение - слепота, глухота, немота, выпадение памяти, паралич. Какой отдел мозга пострадает, то и выпадет. Можно разучиться читать или писать. Или, наоборот, текст понимать, а сказанное - слышать, но не понимать. Я в эту лотерею вытянул тремор.

– О...обратимый?
– бухнула Раиса и чуть руками себе рот не зажала.

– Как правило, - Огнев был внешне спокоен, но лицо стало жестким, - Во всяком случае, в первые дни было гораздо хуже. Динамика положительная. Прогноз - с осторожностью благополучный.

“Он о себе, как о пациенте, говорит. Учись, товарищ старший сержант, выдержке”, - сказала себе Раиса.

– Вот, пока восстанавливаюсь - веду двухнедельные курсы для санитарок.

– А я-то понять не могла… Такого человека - и в нештатную команду…