Прятки в облаках
Шрифт:
— А если страшно? А если неправильно?
Мама засмеялась.
— Маруся, добро пожаловать во взрослую жизнь. Тут вообще часто страшно и редко правильно. Послушай меня, ребенок, тебе девятнадцать. Это возраст ошибок. Ты должна наошибаться столько, чтобы в семьдесят у тебя волосы дыбом вставали от воспоминаний об этом. Как еще получить жизненный опыт, скажи мне на милость?
— Но я не люблю ошибаться, — пролепетала Маша.
— А что в этом плохого? Никто не выдаст тебе в итоге красный диплом или грамоту: она прожила свою
— А какая разница?
— Большая. Неуд — это нормально, это бывает.
— Какие страшные вещи ты говоришь, — ужаснулась Маша и торопливо попрощалась, пока мама не углубилась в детали. Еще не хватало, чтобы она встала на след Дымова, вот тогда все, пиши пропало.
Разговор нисколько не успокоил, а лишь разнервировал еще сильнее. Ну что Маше стоило влюбиться в Федю Сахарова? Как все было бы хорошо и просто! Так ведь нет, угораздило ее, глупую.
Телефон зазвонил, и Маша вздрогнула. «Дымов», — ошпарило ее кипятком, но это звонил всего лишь Андрюша.
«Всего лишь Андрюша!», — да еще совсем недавно она была уверена, что он тот самый, а теперь отвечала на звонок с раздражением. Не это имя мечталось увидеть на экране.
— Да?
— Ты где? В библиотеке?
— Еще в универе.
— Где именно?
Маша вышла в коридор, посмотрела на номер аудитории и назвала его. Ей не особо хотелось видеть сейчас Андрюшу, но и оставаться в одиночестве, чтобы грызть себя поедом, тоже было невыносимо.
Он пришел довольно быстро, запыхавшийся, какой-то весь дерганый.
— Мне нужна твоя помощь, — произнес быстро и прикрыл за собой дверь.
Из Маши вырвался короткий смешок — ну кому она могла помочь? Ей самой впору орать в голосину — спасите, помогите! Со всех сторон навалилось.
— Вернее не твоя, а твоего отца, — выдавил Андрюша неохотно. — И не мне, а моей матери.
— Что? — Маша устало потерла лоб. Почему такой длинный день? Да еще после физры сил совсем не осталось, а потом телепортация, а теперь еще и это. — О чем ты?
Андрюша взял ее за руку и усадил рядом с собой. Погладил большими пальцами ладони. Обаятельный, тактильный, общительный. Наверное, ее первая любовь — если не считать трехдневного увлечения Максимкой в детском саду.
— Это немного неловко, — признался он, — я надеялся, может, обойдется, может, мама сама как-нибудь. Она с весны просит, чтобы я посодействовал ее переводу в столицу… У нее запрет на возвращение, вот уже тридцать лет как. Что-то натворила в молодости… И в отставку она не хочет, и от провинций озверела уже. А сейчас еще и отец взбрыкнул, разводится собрался. Короче, Маш, ей очень нужна протекция, она не может больше ждать.
— С весны просит? — повторила она растерянно. — А ты только сейчас говоришь?
— Я все откладывал, думал, может получится как-то без меня… Она
— Да ему полстраны пишет, — ответила Маша, — а у него характер-то с каждым годом все хуже…
Какая-то противная, жужжащая как муха мысль одиноко билась в ее голове, и наконец удалось ее прихлопнуть.
— Значит, тогда в апреле, ты поэтому ко мне на физре подошел? Из-за папы?
— Нет, что ты, — испуганно и фальшиво ответил Андрюша.
Маша наклонилась к нему ближе, вглядываясь в его лицо:
— Я помогу, — пообещала она, — ну в том смысле, что передам. Просто скажи мне правду, пожалуйста.
Он отвел глаза.
— Может быть.
А она-то летала как на крыльях! Всеобщий любимец, красавец Греков одарил зубрилку своей дружбой!
— Ладно, — сказала Маша, вставая, — ты мне пришли данные по маме, а я пойду.
— Марусь, ты только не обижайся, — он проворно преградил ей дорогу. — Ты хорошая девочка, правда. Просто…
— Просто тебе скучно со мной. Я понимаю, бывает.
— Ну, Маш, — в его голосе прорезались обвиняющие нотки, как у тех, кто чувствует себя виноватым. — Ты как заведенная пластинка: учеба, учеба…
— Трамвай на рельсах, — вежливо подсказала она. — Андрюш, можно я пойду уже?
Кажется, он хотел обнять ее — руки взлетели вверх, почти коснулись Машиных плеч, а потом бессильно упали.
— Я все пришлю, — пробормотал Андрюша и отступил в сторону.
Она покинула аудиторию, соображая, в какой части здания находится. Кажется, левое крыло, шестой этаж, судя по нумерации. Маша дошла до лестничной площадки, побрела вниз, игнорируя лифты, которые вечно приходилось ждать по полчаса.
Ступенька, ступенька, ступенька. Как символично. Медленное нисхождение. Наошибаться столько, чтобы в семьдесят у тебя волосы дыбом вставали от воспоминаний об этом…
На третьем этаже Маша остановилась, вцепившись в перила. Скучная зубрилка, да, с которой нельзя дружить без всяких причин? А вот Дымову не нужны были причины, чтобы поставить свою карьеру под угрозу. Из-за нее, Маши.
Универ молчал, не мешая ей принимать решение. Да на самом деле, это и не было решением. Она знала, что все этим закончится, потому что не могла и не хотела останавливаться. Ей нужно было узнать, каково это — первый поцелуй, первый секс. С Дымовым. И пусть будет, что будет.
Тихо выругавшись, Маша развернулась и толкнула дверь на этаж. Спешила длинным коридором и боялась только одного: что уже никого не застанет.
Глава 27
Глава 27
— Входите, Рябова, — после довольно долгой паузы раздалось из кабинета, и ей стало интересно — а ее стук он тоже отличает от остальных? Темп, ритм, что-то такое? А потом Маше уже стало не до подобных размышлений.
Есть ли разница между глупостью и смелостью? Она сейчас глупая или смелая?