Расколотое сердце кондитера
Шрифт:
— Метка нашего контракта, — наконец-то понял Максим, взглянув на Лайм. — Раз у неё их несколько, то она много раз находила себе новых подопечных?
Трюфель покачал головой.
— Вряд ли. Их слишком много. Для нас — ваших покровителей — подобное недопустимо. Лично я не знаю никого, кто бы решился на подобное. Скорее всего…
Не закончив мысль, Трюфель замолчал и нахмурился, что-то обдумывая. Покачав головой, словно не соглашаясь с самим с собой, он вздохнул, плотно сжав губы.
— Скорее всего,
— Что кто-то из её подопечных?
— Бесчисленное множество раз разрывал и вновь подписывал с ней контракт.
От такого заявления Максим и Лайм, услышавшая слова Трюфеля, одновременно вздрогнули.
— Вы всё неправильно поняли! — воскликнула Лайм, рывком поднимаясь с кресла.
Изумрудное покрывало распахнулось и Лайм, наконец-то осознав, что вновь стала самой собой, зардевшись, опустилась на пол вслед за единственной вещью, способной скрыть её позор от чужих глаз.
— Вы всё неправильно поняли, — повторила она уже тише. — Это… Это не её вина, а моя.
— Её? — переспросил Максим.
— Матери госпожи Фёклы и господина Фёдора, я так полагаю, — пояснил Трюфель. — Лишь старший в семье имеет право разрывать контракт. Но… Почему ты позволяешь повторять это с собой снова и снова?
— Ты ведь можешь отказаться от контракта, — вторил за Трюфелем Максим, до конца осознав сложившуюся ситуацию. И всё же в его голос можно было услышать отзвуки сомнения. — Может же, раз он был расторгнут?
На обращённый к нему вопрос Трюфель лишь кивнул.
— Может. Поэтому я не понимаю… Если тебя принуждают к заключению контракта снова и снова, ты могла пожаловаться на это в Ассоциацию. Дорога в Птифур Кислым была бы закрыта навсегда. И твои метки… Они бы воспринимались как… Как… — Трюфель никак не мог подобрать нужного слова. — Не так.
Он хотел сказать, что в этом случае Лайм была бы жертвой и не более того.
— Господин Трюфель, — взмолилась Лайм, — прошу, никому не рассказывайте об этом. Меня всё устраивает, я не хочу покидать семью Кислых.
— Всё устраивает? К тебе относятся как к вещи. Как к собственности.
— Это не так!.. — не согласилась цитронийка. — Фёкла и Федя прекрасные дети. И оба такие талантливые. Особенно Фёкла. Под моим присмотром она станет прекрасным кондитером, а если меня не будет рядом… Конечно же она и без меня добьётся успеха, я в этом нисколечко не сомневаюсь, но… Со мной, с Птифуром у неё будет преимущество перед другими талантливыми людьми. Хоть я и понимаю, что говорить подобное бессовестно, но поймите меня правильно, господин Трюфель, для господина Максима Вы поступили бы таким же образом.
— Я не собираюсь разрывать с Трюфелем контракт, — сказал Максим. — И даже если когда-нибудь, по какой-то причине нам придётся расстаться, это будет по обоюдному согласию. Не сравнивай себя с ним.
Лайм прикусила
— Ты опять начал грубить.
— Ничего подобного. Я не грубил.
— Грубил, — выдохнул Трюфель, после вновь обращаясь к Лайм. — И всё же я прошу объясниться, раз уж ты просишь меня понять тебя и молчать об этом.
Лайм шмыгнула носом. Внезапная перемена тона Трюфеля удивила её. Она кивнула, собираясь с мыслями. Но стоило ей только забыть о слезах, как её щёки запылали ярче закатного солнца.
— Е-если в-вы не против, — начала она, заикаясь от волнения, — то д-для начала я… п-предпочла бы одеться.
Трюфель зябко пошевелил пальцами на ногах, и это действие вызвало на лице Лайм короткую улыбку.
— Да, пожалуй, для начала нам нужно одеться.
Лайм осторожно встала на ноги, сжав покрывало изнутри своего защитного кокона. Лёгкой походкой она прошмыгнула в соседнюю комнату, оставляя Трюфеля и Максима одних.
— И во что же ты собираешься одеться? — спросил Максим у покровителя, продолжив разглядывать интерьер чужой квартиры. — Твоей одежды здесь нет.
— Думаю, мы как-нибудь выйдем из столь неловкого положения, — произнёс Трюфель нарочито спокойным тоном.
Он пересёк комнату и сел в кресло. Поёрзал в нём, устраиваясь поудобнее, и тоже решил осмотреться.
— Никогда не бывал в гостях у цитронийцев, — сказал он, заинтересовавшись лампой, стоявшей на столике у кресла. — Но слышал, что в их домах полным-полно неведомых вещей, о назначении которых зачастую не догадаться.
Трюфель потянул вниз свисающую из-под маленького абажура ниточку — в лампе зажегся свет. Потянул вновь — свет потух. Словно ребёнок, он с восхищением повторял это действие вновь и вновь, пока, удовлетворившись затеей, ему не наскучило.
— Цитронийцы очень похожи на людей, — подытожил он, обводя взглядом комнату. — Такие же умные, как и вы.
— Я бы сказал, что они продвинутые, а не умные, — не согласился с ним Максим. — Просто их уклад жизни выигрышно выделяется на вашем. Но это не значит, что они умнее остальных.
Трюфель на такое высказывание лишь покачал головой.
Неожиданно Максим уловил за входной дверью какое-то движение — в коридоре снаружи скрипнула деревянная половица. Под дверью мелькнула тень, и через секунду через щель у пола было протиснуто письмо. Максим и Трюфель молча прислушивались, как «почтальон», постояв ещё немного, будто так же, как и они, прислушиваясь к звукам внутри квартиры, ушёл, оставляя после себя лишь скрип половиц.
Максим медленно, стараясь не шуметь, подошёл к двери. Подняв письмо, он повертел в руках белый конверт, на нём не было ни имени отправителя, ни имени получателя. Обернувшись к Трюфелю, Максим пожал плечами и вернулся к покровителю.