Расколотое сердце кондитера
Шрифт:
— Спасибо, что согласились отвезти нас, — сказала она, посмотрев на ссутулившуюся спину их провожатого. — Вы столько сделали для нас. И сейчас, и тогда в Кинкане…
— Да бросьте, барышня. — Агрус махнул рукой и обратился к ней со странной учтивостью, какую ранее Лида не замечала. Возможно, дело было в том, что теперь она была одета в женскую одежду, и старый иргиец чувствовал себя неловко из-за того, что ранее приял ее и Марину за мужчин. — Глава сказала отвезти вас, значит так надо. Я ж не за благодарность энто делаю, а от сердца.
И
Лида улыбнулась лишь уголками губ и перевела взгляд на остальных.
Максим клевал носом, скрестив на груди руки. Стоило только его глазам на секунду закрыться, как голова летела вниз, и он тут же просыпался, стараясь отогнать от себя дремоту. Но вскоре все повторялось вновь. Лида поймала себя на мысли о том, что наблюдать за ним было сущим удовольствием, и тут же покраснела, резко отведя глаза в сторону. Маня беззаботно рассматривала окружавший их пейзаж, благодаря травам Ожины она на некоторое время распрощалась с кашлем. Трюфель задумчиво смотрел на путь, который остался позади них, размышляя о чем-то своем, а Барбарис заметно нервничая, постукивал мыском своего сапога по деревянному полу телеги.
— Тебя что-то беспокоит? — шепотом спросила у него Лида, пересев к нему на скамью. — Все же вроде неплохо складывается. Я бы даже сказала, что почти удачно.
— Удача здесь не причем, — не согласился с ней Барбарис и тут же пояснил причину своей нервозности: — Нехорошее у меня предчувствие.
Ох уж эти нехорошие предчувствия!
— С чего вдруг? Клафути — территория Марципана, там нам уже ничего не будет угрожать. — Лида была в этом абсолютно уверена. — Да и в принципе в землях Великой Ирги нам ничего не угрожает. Это же не Цитрон.
— Так то оно так, но… — Барбарис потер шею. — Неспокойно мне как-то, понимаешь? А я привык прислушиваться к внутреннему голосу. Может, все же откажешься от идеи встретиться с царем Кизилом и из Клафути направишься прямиков в Баттенберг? А заручиться поддержкой царя можно будет и через письмо.
Лида покачала головой.
Такие дела письмами не решались.
Она мало что понимала во всех этих царственных хитросплетениях, но доверить бумаге столь важное дело попросту не могла. Ей нужно было поговорить с Кизилом с глазу на глаз, ей казалось, что только так они смогут понять друг друга и стать союзниками против общих обидчиков.
— Тогда давай, я кое-что тебе объясню. — Барбарис сдался, уже в который раз у него не получилось убедить Лиду повернуть назад. — Я, конечно, мало что знаю о делах, которые творятся во дворце, но кое какие слухи и до простого народа доходят.
— Слухи?.. Но в прошлый раз ты сказал… — начала было Лида, припомнив их диалог на выезде из Кинкана, но Барбарис уверенно прервал ее зарождающееся негодование.
— В прошлый раз я еще надеялся отговорить тебя от этого безумства.
— Безумства? — в разговор вмешался Трюфель. — Какого безумства? Лидия…
— Никакого безумства!.. —
— Ладно, может и не безумство, но твой план и планом то назвать нельзя!.. — сказал иргиец. — Как ты вообще намеревалась попасть во дворец? Зайти через парадные ворота и сказать: «Здрасте, я пришла!»?
— Конечно нет. Все по протоколу.
— Это как?
— Ну… Здравствуйте, я хочу видеть царя?..
Барбарис спрятал лицо в ладонях и что-то глухо промычал. Хотя со стороны больше походило на стон отчаяния.
— Я бы попросила об аудиенции! — проговорила Лида, радуясь тому, что смогла произнести слово «аудиенция» не по слогам и правильно. — Так ведь это делается, да?
Ее полный мольбы взгляд теперь был направлен на Трюфеля — единственного аристократа в их компании.
— Ага, конечно так, — скорчив недовольное лицо, сказал Максим. — И в тот же самый момент стража отрубила бы тебе голову.
Лида почувствовала на шее неприятный холодок. Однако Барбарис поспешил успокоить ее.
— Это ты преувеличиваешь, — сказал он Максиму. — Иргийская дворцовая стража не столь сурова, но к царю тебя и близко не подпустит. Более того, о том, что ты требуешь аудиенции, царь Кизил даже не узнает, ему просто никто не донесет твоей просьбы.
— Из-за старейшин? — Лида догадалась, что дело было именно в этих консервативных старикашках, жаждавших власти. — Неужели они все против Кизила?
— Может и не все, — сказал Трюфель, подключившись к обсуждению, — но большинство точно настроены против него.
— Почему? Он же царь по крови.
— Авторитет правящей семьи был подорван. Я ведь правильно понимаю?
Барбарис на заданный ему Трюфелем вопрос кивнул.
— Да. Царица Бузина была хорошим правителем, но очень болезненной женщиной. Во время ее правления почти все важные вопросы решали старейшины. И это ни для кого из нас не секрет.
— Они почувствовали власть? — уловив суть разговора, спросила Маня.
— Да.
— И видимо решили, что и сами могут прекрасно править, — сказал Максим. — А вот Кизил их мнения не разделят.
— И подрывает их собственный авторитет, — подтвердил его слова Барбарис. — Иргийцы в целом поддерживают существующий режим, члены царской семьи не делают ничего, что могло бы настроить против них народ. Но вместе с тем старейшины и их семьи — выходцы из народа. Другими словами они такие же, как и мы все.
— Только богаче.
— Богаче, это да. Но иргийцы не столь зависимы от материальных благ, как другие народы.
Трюфель согласно кивнул.
Кому, как не ему было знать, сколько средств богатые марципанцы тратили на приемы, одежду и развлечения, лишь бы в глазах таких же, как и они богачей выглядеть еще успешнее.