Разящий клинок
Шрифт:
Она послушно вскинулась, и ее широкое чрево и длинная шея приняли все шесть арбалетных стрел, предназначавшихся ему. Поскольку Афина была молодчиной, она опустилась на все четыре ноги и продолжила бег, подковами сокрушив двум воинам черепа.
А потом рухнула.
Туркос приземлился на ноги и выхватил тяжелую саблю — длинную и увесистую, как альбанский рыцарский меч, но слегка искривленную и с упрочненным острием для усиления удара.
Упали еще два воина: один с аккуратно отсеченной рукой, другой — со вмятиной в половину лица
Безумная атака, направленная в самую гущу, создала хаос больший, чем Туркос мог рассчитывать, — какой-то кри всадил стрелу в спину хуранца, спеша поразить врага. Но это были не боглины, и старшие воины уже приходили в себя и обнажали оружие или отступали подальше и целились.
Туркос применил шейный амулет и навел свои лучшие наступательные чары. Это был лоскут молнии, сверкнувший на солнце голубым, и он разостлал его ковром, как показывал дед, над промерзшей почвой. Средства защиты обычно не достигали ступней, и никто не выдерживал резкого удара по лодыжкам.
Воины попадали, как марионетки с перерезанными нитками.
Никто серьезно не пострадал, а у него не было других способов герметически защититься. Но когда люди валятся с ног, они начинают иначе смотреть на бой, и бывалые воины задумались о выживании. Туркос отправил ближайшего к праотцам, ударив его кое-как, но все-таки погрузив наконечник в череп.
Второй поднялся на колено и потянулся к нему; Туркос схватил его за руку, как учили, сломал ее и ударил в лицо рукоятью сабли. Тот лишился чувств, а Туркос приготовился получить между лопаток арбалетную стрелу. Он крутанулся — его время истекло, и он молился Богу, Иисусу, Парфенос-Деве и всему пантеону святых...
Старик всадил стрелу в ближайшего кри, а от других остался только гвалт и топот, с которыми они убегали в лес.
— Садись-ка лучше на мою лошадь, — сказал старый охотник. Он выдавил смешок, но был со всей очевидностью потрясен. — Хорошо, что я не сунулся тебя грабить.
Туркос осторожно уткнул острие сабли в оленью куртку покойника, оперся на клинок и глотнул воздуха. Он словно милю пробежал.
Афина взбрыкнула ногами и вздохнула. Изо рта вылилась кровавая пена, и лошадь умерла.
Туркос плюхнулся рядом и расплакался. Он заработал длинный порез в основании левого большого пальца и различил под кожей прослойку жира — откуда она взялась? И с голенью что-то неладно. И Афина мертва. Он заново осознал ее смерть, раза три-четыре, как будто трогал языком пенек сломавшегося зуба. Он не хотел ее гибели. Не собирался ею жертвовать.
— Как по-твоему, существует рай для животных? — спросил он.
— У леди Тар есть место для животных, — сказал старый охотник и огляделся. — Мы должны идти дальше.
Туркос взял в себя руки, но в глазах было жарко от слез.
— Я любил эту лошадь, — сказал он.
— Тогда ищи ее в полях Тар, где она носится с оленями и лисами — ни хищников, ни жертв, — произнес старик
Через час они достигли первого осавского аванпоста, Туркос сказал пароль, протрубили тревогу, и конные вестники сорвались в деревни Южного Хурана с сообщением о скорой атаке. На подготовку оставался день, и никого не застигнут врасплох.
В Осаве Туркос вернулся в древнюю стенную башню и быстро, как мог, прочел все новости за месяц. Маленькая крепость готовилась к осаде огромным и лучше вооруженным войском, поэтому вникать в детали было некогда, и он только в общих чертах узнал, что император взят в плен герцогом Фракейским, а его непосредственный командир, логофет — мертв.
Пока на стены и в угловые башни поднимали баллисты из его драгоценного запаса, он ознакомился с двумя самыми свежими депешами.
Новый Мегас Дукас был альбанским наемником и — Туркос с растущим возбуждением несколько раз перечитал последнее сообщение — вел свою армию к границе. Ему же — Яннису Туркосу — предписывалось собрать мобильный гарнизон и выдвинуться навстречу, охраняя всех торговцев мехом Осавы с окрестностями и их товары.
Ну а как же иначе. Он занимался охраной доли империи в меховой торговле.
Туркос еще раз перечитал обе депеши и встал за рабочий стол. Левую руку, перевязанную грязным бинтом, он вскинул, чтобы унять кровотечение, а правой постарался писать помельче, как научился у монахов в Эрессосе. Зашифровав подробное сообщение новейшим шифром, какой у него имелся, он разослал четыре копии, по одной на каждую птицу в башне. Когда улетел последний вестник — огромный, черно-белой окраски, — он затворил ставни своего кабинета, чтобы не выстудить помещение, и по витой внутренней лестнице спустился в цокольный этаж, в караулку, где дремал старый охотник.
Туркос растолкал его.
— Я бы дал тебе поспать, но ты уйдешь до начала сражения, — сказал он. — Вот твое золото, — добавил он. Затем протянул руку: — А вот моя благодарность.
Старик сонно улыбнулся.
— Я не пропущу такого зрелища, — ответил он. — Но золото возьму.
Позднее тем же днем в нескольких милях к северу от Осавы боевые каноэ причалили к берегу. Вождь кри сошел с первого и заработал в горло стрелу от Большой Сосны. Он умер в корчах, в ледяной воде. Отряд Большой Сосны издал боевой клич...
...и воина началась.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЗИМНЯЯ ВОЙНА
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
К СЕВЕРУ ОТ ЛИВИАПОЛИСА — МЭГ
Армия покинула плац и выступила на север в новеньких белых шерстяных мундирах, с лучшим оружием и амуницией. Зрелище получилось на славу. Большинство несло воду во фляжках, а самые запасливые держали в вещмешках галеты и связки сосисок.