Рождённая на стыке веков
Шрифт:
– Сидеть не положено. Здесь вы теперь будете жить, как шли против советской власти, так и жить будете. Работать будете в пошивочном цехе, спецодежду шить. Непослушание, строго наказывается. А теперь, каждая выберет своё место, которое будет за ней до конца срока.
А когда этот конец? Ведь мне даже не сказали, сколько лет мне дали. Но мне было всё равно. После того, что со мной сделали два зверя, жить не хотелось. Ночью, когда все уснули, я сняла с головы платок и привязала один конец к верхней ножке нар, второй конец завязала вокруг шеи и залезла на край нар, чтобы спрыгнуть оттуда. И когда я это сделала,
Вдруг я почувствовала, как кто-то резко поднял меня, платок на шее ослаб и моё тело непослушно упало, но не на бетонный пол, меня просто положили на нары.
– Что же ты делаешь, дурочка? Да разве ж так можно? Ты ещё так молода, придёт время и ты выйдешь отсюда и будешь ещё счастлива, – прижимая мою голову к груди, ласково и убаюкивающе говорила какая-то женщина.
Я заплакала.
– Зачем Вы меня спасли? Я не хочу жить. Не нужно было, – всхлипывая, говорила я.
– Успокойся. Что бы ни случилось, надо жить, девочка, – ответил тот же голос.
Я подняла голову и взглянула на неё.
На меня смотрело лицо молодой русской женщины, с синими, как ясное небо глазами.
– Тебя как зовут-то? – спросила она, скупо улыбнувшись.
– Халида, – ответила я, вытирая ладонью лицо от слёз.
– Красивое имя. За что тебя арестовали? Впрочем, можешь не говорить. Многие тут ни в чём не виноваты, – ответила она на свой вопрос.
Мы говорили вполголоса, да нас бы и не услышали, все спали, как убитые.
– Я правда не виновата, просто работала на заводе, спокойно жила себе. И вдруг вмиг всё изменилось. А ещё… меня… надо мной… – я не смогла договорить.
– Тебя Савелий допрашивал? – спросила женщина.
Я кивнула головой.
– Понятно. Тот ещё зверь. Ничего, придёт время и на него управа найдётся. И Гоша этот… таких бы к стенке, да нет, арестовывают таких, как мы с тобой. А ты забудь обо всём, иначе, покоя тебе не будет. На вот, сними своё рваньё, надень вот это, – сказала женщина, доставая из своего узла фланелевое платье, отрезное по талии, с круглым воротником и длинными рукавами.
Как она догадалась, что произошло со мной, я не знаю, скорее всего, я была не единственной, попавшей в лапы этим извергам.
– Меня Даша зовут. Придётся привыкать к новой жизни, иначе смерть. А здесь мы – враги народа, – сказала Даша, которой на вид было лет сорок, с русыми, чуть с проседью волосами, сложенными на затылке в пучок, светлой кожей, улыбчивым лицом и добрыми, синими глазами. Я никогда таких глаз не видела.
– Тётя Даша, а Вас за что? – осторожно спросила я.
– Ну какая я тебе тётя? Это я из-за жизни такой выгляжу старше своих лет. Тебе вот сколько лет? – спросила Даша.
– Двадцать шесть, – ответила я.
– Ну… я тоже подумала, что ты старше. Мне весной только тридцать девять
А я поражалась, как эта женщина может ещё улыбаться, после всего, что перенесла и с восхищением на неё смотрела.
– Ладно, спать давай, утром рано нас поднимут и на работу погонят. Хорошо ещё, лес валить не заставляют, – поднимаясь, сказала Даша.
Я полезла наверх и быстро сняв с себя рваное платье, надело то, что дала мне Даша. Мягкая ткань, будто обняла моё уставшее тело. Глаза закрывались.
– И чтобы больше никогда не вздумала повторить попытку самоубийства. Жизнь у тебя одна, другой уж не будет, – посмотрев на меня снизу вверх, сказала Даша.
Уснуть в эту ночь не получалось, хотя глаза закрывались от усталости.
– Значит, Даша знает их, Савелия этого и этого зверя Гошу. Может спросить у неё? Страшно. И никому верить нельзя, – думала я.
Мысли ушли к Хадиче.
– Как она там.... эх, Хадича! Два твоих слова и что я перенесла? Ты меня в ад бросила. Сколько мне здесь мыкаться? Как она там одна? Не пропала бы, такая непрактичная, наивная, – наконец засыпая, подумала я.
Но меня разбудил крик. Кажется, я только закрыла глаза.
– Быстро встать! Чего разлеглись? Работать пора! – кричала надзирательница.
– Халида? Вставай, иначе накажут, – сказала Даша, тронув меня за плечо.
Я быстро спустилась вниз и надела старую обувку. Даша скептически посмотрела на мои кауши.
– Эээ, здесь в таких не сможешь и дня проходить. Ладно, пошли. Может нам выдадут свою одежду и обувь, – сказала Даша.
Но сразу, на работу нас не повели, в каком-то помещении, образовалась очередь из таких же, как мы. За столом сидели две женщины и что-то записывая в журнал, выдавали каждой из нас нижнее бельё, телогрейку и такие же штаны, добавляя ботинки, не спрашивая размеры. Но перед тем, как переодеться, нас обыскали, грубо раздев догола, потом приказали пройти в душевую. Вода оказалась холодной, кое-как, ёжась, женщины искупались. Полотенец не было, пришлось вытираться, кто чем мог. Наконец, одевшись и завязав на головы одинаковые платки, нас провели в так называемую столовую, похожую на барак, в который нас поселили. Казалось, отовсюду дует холодный ветер. На столах уже стояли алюминиевые тарелки и в них, что-то вроде каши, которая была уже холодной. Видимо, она подгорела, есть было тяжело, но голод подпирал. Многих после той каши просто стошнило. Я сдержалась, Даша тоже.
Потом, нас повели в цех, впрочем и он не отличался от барака. Учить не стали, велели шить. Даша постаралась сесть рядом со мной, я благодарно на неё посмотрела.
– Ну что? Начинается новая жизнь, которую мы должны выдержать, – сказала она, показывая мне, как нужно шить. Монотонная работа, особого умения и не требовала, швы, швы… к концу рабочего дня, рябило в глазах. Разрешалось вставать только по нужде. Туалет находился на улице, ряд будок с дыркой, обшитых досками. Правда в обед, все строем прошли в столовую. Так же, в тех же тарелках, на столах стояло варево из макарон и картошки. Но есть было можно.