Рождённая на стыке веков
Шрифт:
Григорий с грустью посмотрел на меня, а я ничего вокруг не видела.
– Держись, дочка, время сейчас такое, что же делать. Пошли, Халида, скоро патруль выйдет на улицы, чего уж теперь, – ласково погладив меня по голове, сказал Григорий.
Я была ему благодарна, что он сейчас, в такую минуту, был рядом со мной.
– Спасибо Вам, – тихо произнесла я, тяжело вздыхая.
– А мне за что спасибо? Я ничего не сделал. Жаль Бахрихон, хорошая была женщина, добрая, – сказал Григорий
Я ничего не ответила, говорить, сил не было. Бессонная ночь, весь день на работе,сказывались, я падала от усталости. Но при слове была, меня вдруг прорвало и я заплакала, громко, не стесняясь.
– Поплачь, сердешная, легче на душе станет. Пошли быстрее, вон, арба стоит, домой доедем, – сказал Григорий.
Как доехали до дома, не помню, уткнувшись в платок, который я сорвала со своей головы, я всю дорогу проплакала. Григорий был прав, перестав плакать, я почувствовала облегчение. Оправдывала смерть опажон тем, что вокруг действительно умирали люди.
Попрощавшись с Григорием, который давал мелочь арабакешу, я прошла в дом и зашла в комнату. Не ужиная, я тут же легла. Впрочем и есть было нечего. Чувства голода не было, очень хотелось спать и я уснула.
Где и как похоронили мою любимую опажон, я не знаю, на это не было времени и я совсем не подумала об этом. Паника охватила меня, я осталась совсем одна, что меня ждёт впереди, я не знала.
Звучали новые имена: Будёный, Колчак, Врангель, Махно, Котовский. Имя Ленина было у всех на устах, вера, что придёт новая жизнь, вселяла надежду.
Шли дни, похожие один на другой, я так же работала, изнемогая от голода и усталости. От Мирзы вестей не было, я надеялась, что он вернётся и я освобожу его комнату. Эшалоны с продуктами, мешками зерна и муки, отправлялись в Поволжье, с лозунгами: "В помощь голодающим детям Поволжья". Но не все эшелоны доходили, сформированные банды из белых и басмачей, нападали на эшалоны и уничтожали провизию, просто сжигали.
В двадцать третьем году, наконец закончилась гражданская война, прошёл ещё год, от Мирзы так вестей и не было. Однажды, получив зарплату, я зашла на рынок. Вдруг меня окликнули, я с удивлением повернулась и увидела Хадичу. Но она была одна, дочери Хафизы рядом с ней не было. Увидев её, я бросилась ей на шею, словно увидела родного человека. Она тоже, плача, обнимала меня.
– Халида! Как же я рада тебя видеть! Девочка моя, как ты исхудала. И не удивительно, сколько лет голод повсюду. А Бахрихон где? Как она? – спросила Хадича.
Я, остолбенев, посмотрела на неё.
– А… а её нет. Нет больше моей опажон. Умерла она, вот от голода и истощения и ещё от горя и умерла, – заплакав, ответила я.
Хадича заплакала следом за мной.
– Вот она, жизнь. Моей Хафизы тоже больше нет. Я потеряла её через год, как мы приехали. Много раз пожалела, что приехала сюда. Но потом подумала, что на всё воля Всевышнего. Раз забрал мою дочь здесь, забрал бы и там. Как ты поживаешь? – перестав плакать, спросила она.
– Как и все. Работаю на заводе, живу в комнате от
О том, что Бахрихон опа вышла замуж и родила, я говорить не стала. Зачем? У неё своих проблем хватает.
– Хорошо. Повезло тебе, – искренне ответила Хадича.
– А Вы как? Работаете? Где живёте? – спросила я.
Хадича опустила голову.
– Лучше сказать, выживаю. Приютила меня одна женщина, добрая такая. Увидела, что сплю под прилавком на этом рынке и взяла к себе. В бараке живём, впрочем, как и многие другие. Здесь ей и помогаю. Она дворником работает, вернее… я за неё работаю. Место жилья, вернее, место, где можно переночевать, отрабатываю, – с горечью ответила Хадича.
– Всё! Бросайте метлу, пошли, – твёрдо сказала я.
– Как? Куда? Я не могу, мне площадь мести надо, – испуганно ответила Хадича.
– С этого дня, не надо. У меня жить будете и на заводе работать. Рабочие руки всегда нужны. Вот только купим что-нибудь поесть и пойдём, – оказала я.
У Хадичи просветлело лицо. Она тут же бросила метлу и взглянула на меня.
– Что? – спросила я.
– Там вещи мои… ну, в бараке. Нужно забрать. Старьё всё, но всё же, – виновато сказала Хадича.
– Не нужно ничего забирать. У меня есть несколько лишних вещей из одежды, да.... от Бахрихон опа тоже осталось. Я не стала продавать. Не смогла, – сказала я.
Она молча пошла за мной. Пройдя по скудным прилавках, мне удалось купить куриные потроха, макароны, немного крупы и даже сухари и три яйца. Правда немного, но это было везением. Стоял солнечный, осенний, воскресный день. Настроение, впервые за много лет, поднялось, я была рада, что встретила Хадичу. Она казалась мне таким родным человеком, хотя в кишлаке я и видела её всего пару раз, маленькой девочкой, когда она заходила к моей матери. Когда она зашла в комнату, то ахнула, с восторгом оглядываясь.
– И ты одна живёшь в этой большой комнате? – воскликнула она.
Большая комната, как она выразилась, была не такой большой. Но я представила, какой же была её комната в бараке, если она так говорит.
– Теперь с Вами будем жить. Кровать большая, поместимся. Теперь, Вы не будете спать на полу, на грязной курпаче, – ответила я, доставая узел из-под кровати.
– Курпача? Шутишь? Я на половике спала и этому была рада, что не на улице, – ответила Хадича, жадно посмотрев на продукты.
– Давайте, мы сначала поедим, потом бульон поставим из потрохов, а вещи и подождать могут, верно? – поняв её взгляд, сказала я.
Она с благодарностью улыбнулась.
– У меня стакан муки есть и немного масла, ещё давно брала. Мы сейчас размешаем муку с яйцами и попробуем пожарить. И несколько сухариков туда бросим. Я летом засушила листья смородины, чай заварим, – говорила я, тут же делая то, о чем говорила.
Хадича усталыми, но счастливыми глазами, с благодарностью смотрела на меня.