Рождённая на стыке веков
Шрифт:
– Потроха сварить нужно, бульон отменный получится, – сказала я, сидя за столом вместе с ней.
– Может на завтра оставим? В один день все съедим, а завтра голодать будем? – сказала Хадича.
– Но до завтра потроха испортятся, нужно сварить. Лук, картошку, морковь положим. Вечером немного поедим и на завтра останется, воды побольше нальём, – ответила я.
– Как скажешь, дорогая. Я к голоду привыкшая, последние годы редко ела. А вот ты молодая, тебе голодать нельзя.
– Скоро двадцать четыре стукнет. Не думала я о замужестве, не до того. Да и были у меня и детки, и мужчина, только я боль такую ещё раз испытать не хочу, – сказала я, опустив голову и вспомнив сыночка, Бахрома.
– Ты слишком рано познала и материнство, и боль от утраты дитя. Но жизнь не стоит на месте, ты красивая, молодая баба. Ты должна быть счастлива. Ты и мужика настоящего не знала, только этот старик, Турсун бай и ублажал тебя. С молодыми не сравнить. Мне с мужем повезло, молодой и красивый, сильный и ласковый был. Да убили его, – всплакнула Хадича.
Я таких слов отродась не слышала, глядя на неё, я вдруг подумала, что ведь и она ещё молода. Сколько же лет? Сорок? А выглядела она много старше, похудевшая за эти годы, тоска в глазах, усталость в теле. Мама мне говорила как-то, что женщина расцветает при любящем муже, именно муже, не мужчине, об этом и мысли никто не держал.
– Ну что… пошли на кухню, бульон варить. Вечером есть будем. А устроитесь к нам на завод, обедать будете. Правда, с зарплаты вычитают, ну и пусть, правда? За то не голодная, горячая пища каждый день. Пошли. Вон, кастрюлю на подоконнике возьмите, – сказала я, с сожалением посмотрев на неё.
Готовили на керогазе, чайник, чёрный от копоти, ставили на примус. Поставив бульон, мы нарезали лук, морковь и картошку. Соль экономили, с трудом доставая на рынке. Вечером, бульон был готов, чувство голода от недоедания присутствовало всегда. Хлеба не было, оставались несколько сухариков, но мы и этому были очень рады, особенно Хадича. Налив немного бульона в алюминиевую кружку, я занесла Григорию. Мы часто делились едой, самой малостью, но делились. Хадича ела, уткнувшись в тарелку с бульоном. Раздался стук в дверь и заглянул Григорий. Увидев его, Хадича испуганно вскочила со стула и посмотрела на меня.
– Это сосед, Григорий. Я ему бульон занесла, хотя Вы и были против, – улыбнувшись, сказала я.
– Халида? Дочка? Тут жена просила занести тебе. У тебя гости? Не знал, думал, ты одна, мало принёс. Здрасте, – с виноватым видом, сказал Григорий.
Хадича села и кивнула головой.
– Здравствуйте, – ответила она.
Григорий поставил на стол тарелку, в которой лежали две жареные картошки и сверху покрошенный зелёный лук.
– Спасибо Вам, дядя Гриша, – провожая соседа к двери, сказала я.
– Ешьте на здоровье, – ответил
– Пируем? Смотрите, даже маслом полили, здорово! – воскликнула я, принюхиваясь к картошке.
– Надо же… – лишь ответила Хадича.
Что она имела ввиду, я не поняла. Но поев и убрав со стола, я наконец развязала узел и разложила на кровати вещи Бахрихон опа. Пару платьев, платки, нимчу ( безрукавка из чёрного бархата, на ватной основе), кауши и ботинки.
– Вот… носите на здоровье, – сказала я.
Хадича вдруг схватила одно платье и уткнувшись в него, разрыдалась. Я мешать не стала, наверное, понимая её чувства. Только и сама заплакала, обняв её за плечи.
– Всё, успокойтесь, Хадича опа. Теперь всё будет хорошо. Вот, гражданская война закончилась, теперь жизнь изменится к лучшему. Давайте спать, утром рано вставать, поглаживая исхудавшее плечо женщины, сказала я.
– Дай Аллах, Ленин, говорят, сказал, что землю крестьянам раздают, власть народная, но мы же тоже народ. Может в кишлак вернёмся? Нам же тоже землю могут дать? Как думаешь? Баев теперь нет, значит и землю, которая им принадлежала, могут раздать дехканам, – сказала Хадича.
– А мне некуда возвращаться, Хадича опа, да и Вам тоже, – ответила я.
– Как же некуда? У тебя в кишлаке дом от отца и матери. И мой дом наверное стоит… – с сомнением сказала Хадича.
Её дом, если так можно было назвать глиняную постройку, которая от дождей и снега, от ветра и времени, давно уже, наверное, развалилась, да и мой дом, тоже навряд ли сохранился.
– Я останусь, Хадича опа, привыкла уже. Да и Вам не советую возвращаться. Да и к кому? Нет у нас с Вами никого, – ответила я, расправляя постель.
Хадича промолчала, от усталости, её глаза туманились и закрывались. Мы легли, она тут же уснула. Ко мне сон не шёл. Воспоминания нахлынули на меня. Ничего хорошего в своей недолгой жизни я вспомнить не могла. Может только некоторые моменты… как добра была ко мне Бахрихон опа, когда я попала в дом Турсун бая, рождение сына, его радостные глазки, ну и некоторая доброта Турсун бая, властного и жестокого человека.
– Интересно, что стало с закопанным золотом.... – засыпая, пробормотала я вслух.
Утром, проснувшись, мы поели оставшуюся с ужина еду и побежали на завод. Хадича надела платье Бахрихон опы, нимчу и кауши. Для ботинок, осень была ещё тёплой. На работу Хадичу приняли сразу, правда, заявление за неё пришлось писать мне, она лишь крестик поставила, вместо подписи. Ей объяснили, что опаздывать и тем более, не придти на работу, нельзя, карается законом и очень строго. Я показала ей её рабочее место, где когда-то сидела Бахрихон опа и объяснила, что делать.
– Я всё поняла, не подведу тебя. Главное, есть работа, жильё и еда, – сказала Хадича и ловко принялась за работу.