Русология
Шрифт:
Был кагэбистом, посланным в Зап. Германию. Жил вне родины, но её интересами, - как писали шаблонами, - на переднем краю обороны; пару раз плакал, сев в пивной и слюня образ родины и любимой в России, чтоб питать жертвенность, принося на алтарь долга, чести, достоинства свою жизнь патриота, сходно чекиста. Он верил в истинность коммунизма и возрастающей роли партии, - плюс на Западе были тьмы модных шмоток, кроме идейщины. Логос вдруг и зашиб его. Шла пора 'новых мышлений'. ГДР намечали сдать на строительство неполярного мира; но инфа вырвалась преждевременно. Час проверки ударил, родина звала к подвигу, чтоб, прикончив писаку, стопнуть паблисити в подтверждение факта, что даже благо есть благо в срок, не раньше, и что 'добро' переводят в 'зло' или в пакость нужной трактовкой. Предполагалось вызвать цель в рамках торга сенсацией, убедиться: такой-то?
– и ликвидировать. Личность звали Магот, писака. Встреча, улыбка, чтоб спрятать чувство к классовому врагу, с вопросом: 'Вы, герр Магот?' - нажатие... При успехе - чин, орден, резидентура... Были два прецедента (о ликвидации
– Все слышали, - вёл он фистульно, глядя в сумерки с пешеходами и с авто за газоном.
– Я стал Маготом, а не Малайцем... Я как волнуюсь - это 'магот' бубню... Штуки психики... Я уволился. Был в милиции... Про Барыгиса слышали? говорил о нём как о друге Закваскина... Нынче вождь ПэДэПэ, психопат и трепач. Он пахан был, жуть беспредельничал. Ни за так убьёт. И насильник. Раз сообщили, он проявился, можно прикончить... Мне 'магот' в горле встал. И не нужно, чтоб все узнали, что это я убил. Нужно - клин клином вышибить, позабыть, как 'магот' меня с операции точно девку свёл. Не убить, а - 'магот' сказать было нужно. Выболтать! Чтоб за мной было слово!
– Верно, - признал я.
– Слово хоронит нас.
– То есть, - вёл он сумбурно, - чтоб хреноту долой. Мины мне не давали или с оптической - а давало, чтоб он вплотную слышал 'магота'. Чтоб я уверился: он магот - значит я прав, чем я был с детства, с фильмами про разведчиков и советскую жизнь с чекистами. Чтоб хреновина смолкла, мне не внушала...
– Он с хрустом сжал кулак.
– Я сужу - а ты нишкни. Я велю - а ты...
– ...слушай, - встрял я.
– Вы поняли!
– Мутин вскинулся.
– Что хочу? Объявить своё! Я молчу - меня мало. Всякие с Ти-Ви-Тэ, эН-Ти-Ви когда треплют - то вроде нет нас, а лишь они есть. Мы молчим - мясо, не различаемся. И Барыгис, и я лишь мясо, если не выделюсь, хоть вот этим 'маготом'. В нём мой реальный суд, что Барыгис дерьмо со своими делишками и своей уголовщиной и его жизнь дерьмо... Потому-то - лицом к лицу, чтобы видеть, как он смиряется и как я вычленяюсь... Трудность - приблизиться. У Барыги охрана... В общем, не вышло.
– Как? Продолжайте.
Мутин ссутулился.
– Шёл убить его... А у них там охота, шлюхи и выпивка. Я иду из кустов, с оружием... И - проклятое - вновь 'магот'! Я стою, точно в ступоре. Он меня взял на мушку, но отпустил узнав, что - Магот. 'Пшёл!' Куда идти? Я - филе стал и мясо, кончился опер... Вышел я в частники, сыск-охрана; друг ваш - клиент наш. Мы познакомились. И вот он предложил... Я принял... так как я должен быть!! Меня нет, я филе пока!
– он выкрикивал.
– Не препятствуйте! Либо он, либо я. Так! Выскажусь - либо...
– Что ж, вы по адресу, - я кивнул.
– Сам понял, - чуть ли не час назад в битве с логосом, - что к чему. Да, я с вами. Мы одного поля...
Он покосился, но я махнул рукой.
– Объяснять не хочу. Лишь знайте: я бьюсь со словом. Вы вот с 'маготом', а я со всеми и с главным, с логосом, кой есть в том числе бог, понятия, смыслы, принципы, а отсюда мораль, искусство, веры, культуры, цивилизации - вся условность, в смысле от-словность. Я целю рай вернуть как до-словность. Вы против мяса? Я - за него, друг. Мясо есть что? Инстинкты. Я постиг: кто у-словностям верит, - сказанным за столетия, когда слово вело нас, - следственно, нет того, а есть знак, имитация. Между нами та разница, что мне б мясом слова запнуть, вам же - мясо ословить в том убежденьи, что не Закваскин прав в роли мяса - вы правы в роли гэбиста и коммуниста в бывшем Союзе и мясо кроете... А как мясо правее? Вы полагаете, что вы суть ваши принципы и понятия, а 'хреновина', или мясо, - плоть бестолковая? Кто орёт, тот и пан? Вам - с идеями? А с 'хреновиной' вам не любы? их как бы нету? Сколько их с дней творения? Где могилы их? сгнили? Скот бессловесный? Как бы их не было, раз в них мало идейностей, слов и принципов? Кто же были - кто с принципом? Лейбниц с Лениным? Ксюша с Пушкиным? Халкидон и Никея? Мы-де, словесные, над 'филе' всегда? сверх его непостижной любви и правды? Как бы и нет 'филе', хоть в нём ходят с рождения до могилы, ходят брезгливо? Мы и в сортире сядем - взор вверх, где, мол, дух царит, где те самые свет, добро, жизнь и прочее. Только сикли с рабами - тоже там. Словом тычется: вот убий, смотри! ты левей смотри, различил-таки? понял, как это? просто! но - не убий, ха!.. А мясо кровь струит, реагирует на тепло и холод, солнце и воду и существует без слов и принципов, вне добра и вне зла, Андрей. Но как даст слово зрение, как покажет: глянь, здесь добра стог, а вон, глянь, зла воз, - брызжет кровь до инфарктов! до инквизиции и до войн кровь брызжет! В мясе же - ровный пульс. Прекратим слова - пульс наполнится ритмом истины... Из 'филе' мы ведь как пришли в хомо сапиенс? А вот так: был 'филе', но набрался идейщины - и впал в фарс с орденами, с этикой, с балдахином над троном, с догмами, с пресмыкательством, с теми ж сиклями и рабами, с пакостной властью, полной ГУЛагов, да с не убий под
– Хренота...
– бормотал он.
– Не понимаю!
– Я вас постиг, - я гнул.
– Вам несносно всё то, что властно или богато, но что, по-вашему, недостойно. Высите принципы, дескать, вы это то, чем и нужно быть? Мните, век, где вы лузер, ложен, а вот эпоха, где вы гэбист, чиста? Лишь Магот виной?
– Я навис над ним.
– Были вы и тогда нуль, пустошь с идеями. А когда вы зациклились при убийстве Магота - это в вас не 'филе', Андрей, а словесный запор был от несварения лживых смыслов. Вы 'магот' не объявите. Не спасёте вы ни себя, ни догмы. Вы обезличитесь... но во благо. Ибо ваш случай - суд над 'сим миром' - есть суд над вами же, с тем в ряду, от чего вы и с'yдите, от словес самых пакостных, от идейных. То есть убьёте вы не Закваскина, а себя вы убьёте, ибо мы все 'филе' в нашей сущности... Помогу вам, - начал я тише.
– Спробуем способ, пусть он плоть портит. Ибо не всякая плоть жива: есть плоть мёртвая, сплошь условная, что не плоть уже, но мутант, как девка, ставшая Барби прытью хирургов, так что природного глаз один... Свалим слово, так или этак, слово всемирное! В слови тоже ведь всё в одном всем общее, - в вас, во мне и в Закваскине, - раз система. Я, Андрей, про цепную реакцию...
– мне пришло вдруг, и я шагнул задумавшись. Я шёл к дому.
Он спросил: - В вас-то что, если мы одного с вами, как вы толкуете, поля ягоды?
Я смолчал, чт'o наделал и для чего бьюсь с миром, где отыграл роль и не хочу суд слова, гнусь сотворившего. Мир как этика, мир как слово, мир как идеи и как законы - я против этого. Мне бы просто мир вне понятий, где я невинен, словно в элизии. 'Образ мира проходит', - это нам Савл изрек, ставший Павлом. Сей враль мне в помощь: ибо не мир пройдёт, но лишь образ, кой навлекли слова. Будет новый мир, и я трону детскую ножку этого мира, как все невинные, оттого что там нет уже не убий, нет смерти, и там жив первенец, - и я, значит, невинен там, где жив первенец. Раз нет слов - нет и образа. Нет законов - значит суда нет и преступления. Это здесь мне внушается, что он мёртв, мой сын. Смыслы вылгали, что он мёртв, как врали, что и евангельский Лазарь мёртв; а он жив ведь был, тот евангельский Лазарь! Снять декор и стащить флёр подлых трактовок мира словами - будет иной мир. Тьмы битых словом - там ходят живы. Там все живые бродят в тумане, кой вдруг рассеется! Образ минет - и жизнь проявится. Пену смыть - станет сущность.
Около дома я задержался. Мутин, нахохленный, руки в куртке, не унимался:
– Чётко вы про цепную реакцию. Где-то в Сербии убивают всяких кронпринцев - вот и Октябрь вам... После конец его... После мой пустяк, мой Магот был... После был Ельцин... Слово мир строит и разрушает. Но вы не правы. Вы возражаете сам себе. Я что, плоть убью? Так я сожран, сами сказали. Сожраны словом! А если сожраны, я убью только видимость, лишь слов'a, в чём мы ходим как люди. Стало быть, плоть убить можно запросто: там всё сожрано. Все мы сожраны, - повторял он, - тем вашим логосом! Водкой ссут, срут икрой, сто желудков, двести потребностей!! Рожи корчат - а их и нет всех! Сожраны! Сплошь условные академика Павлова! И такие нас давят?!
– Мутин ругнулся.
– Нет, мы убьём их... Вы осторожнее. Я пойду, поищу 'жучков', вдруг пасут?
Он исчез стремглав.
В общем, опыт у нас, трёх, есть. Я убил, пусть не прямо. А Марка - прямо. И Мутин - тоже... Есть опыт. Но! нужно новое: убивать вовне слова, дабы избегнуть факт, что творим мы по слову. Надо вне слов убить, без суда всякой этики; так, казнь в истине. Не умыслить смерть, но убить без намерений, без резонов и умыслов, вовне слов то бишь. Вроде как ураган - стихийно, сделал не ведам... Да, бессознательно!.. Но не прежде, чем я Закваскина сведу с Маркой. Вдруг образуется? Марке честь, Мутин сбросит 'магота'; мне ж, словоборному, к битвам хватит и слов, образующих 'мир сей'. Я буду - их свергать, ибо цель моя в бытии вне слов... Мне б понять: весь Закваскин условен? весь ли он сожран, так что ни донного, ни живого в нём, а лишь знак один?.. Впрочем, это приватное, для себя. Я - ладно; что мне с Закваскиным? А застрельщик наш, Марка? С чем он? Вдруг, избранный современной эпохи, губит 'хеттеев, и хананеев, и амореев', как лейтенантика? Как вернуть его из лжи в правду, чтоб не возникло новых добавок к ханжеской библии, где он внук Авраама сего дня в битве с 'ходящими не по слову'?
Хватит о Марке. Мне бы себя спасти. Как - не нужно знать. Воспрещается. Всё должно быть само... Ага! Надо мозг заспать, словно мать дитя; или как нога нечувствительно давит блошек. О, тут грань тонкая между ложным и истинным! Будь тут смыслы - и ты не воин, бьющийся с словью, а просто урка, клавший на всё, мол, и, мол, природный; но только этого, - Мутин прав, - в урках нет; в них царит дух Писания в плане битв за рабов, скот, сикли. То есть чем дальше - тем трупней общество, уголовней, ибо стяжание есть святая цель, пробиблейская, вот к той цели и прут... У друзей моих не по истине: у них мысль как раз убиения, чтоб крепить себя словных: Мутина как гэбиста, Маркина с правом избранных. Трудно... Но я предчувствовал, что проблему решу, сбив логику, уводящую в библию, не даваясь в разубранный, в лживых 'лилиях кольми паче', гробик евангелий, из какого не выбраться; ведь устав попадания - ословление на все сто. Мне б - в истину!