Сара Фогбрайт в академии иллюзий
Шрифт:
Мы немного поспорили о том, что делать. Несомненно, ещё будут тёплые дни, ведь осень только началась. И что же нам, никогда не проветривать?
— Тады сами и спите тута вот, на сквозняке, — заявила Хильди, и это сыграло решающую роль.
Мы пошли за мылом, причём выяснилось, что мыло Диты, оставленное у общих умывальников, уже куда-то пропало. Пришлось воспользоваться моим. Хильди принципиально не захотела нам помогать. Устроившись на стуле в углу, она читала Лифорда, периодически хлопая рукой по странице и восклицая: «Надо жа, ковёр спортила, ишь
Вильгельм Третий жил за два столетия до нас.
Пока клеили, мы нечаянно пролили сколько-то мыльной воды из таза на подушку Хильди, но она не заметила, а мы ничего не сказали. Дита повернула подушку другой стороной, но вскоре мы залили её опять. В тот момент, когда мы, объясняясь при помощи жестов и выразительных взглядов, решали, не сознаться ли нам всё-таки, дверь распахнулась, а после в неё постучали.
— Собрание! — заявила Матти Кобб, сунув в комнату каштановую голову, и тут же исчезла, даже не объяснив, что за собрание и куда идти.
Мы переглянулись — работа всё равно была кончена — и, оставив таз на подоконнике, поспешили за гномкой. Хильди пошла тоже, так и не заметив, что случилось с её подушкой. Я понадеялась, нам повезёт и всё просохнет, пока мы вернёмся.
Оказалось, нас ждала встреча со старшекурсницами. Ежегодно отбирали нескольких, чтобы они курировали новеньких, объясняли, как всё устроено, и помогали, если понадобится. Нашей группе выделили троих.
В одной я тут же узнала девушку, которую встретила днём у общих умывальников. Я поняла, что и она меня запомнила. Когда мы вошли в общую комнату для отдыха, где было устроено собрание, она как раз о чём-то говорила, но запнулась и кое-как продолжила, сбиваясь и почти не отводя от меня взгляда. Она смотрела так пристально, что и остальные начали оглядываться на меня, не понимая, в чём дело.
Я решила не спрашивать о пузырьке с пылью. Отчего-то мне показалось, что заговаривать о нём при всех не стоит.
Две третьекурсницы представились. Одна оказалась сестрой нашей Алисы, той самой Лаурой, которая собиралась преподавать. Сёстры были похожи внешне — русые волосы, карие глаза, чуть вздёрнутые носы, — но их бы никто не спутал. Лаура обладала манерой подаваться вперёд, вглядываясь в собеседника, и слушала очень внимательно. Её взгляд показался мне умным и добрым. Наверное, из неё выйдет хорошая учительница.
Вторая назвалась Викторией Хилл, и я немедленно поглядела на неё с любопытством. Виктория Хилл! Неужели та самая дочь оперной дивы Эдны Хилл, рождённая вне брака? О, какой был скандал! Газетчики и сейчас, когда пишут об Эдне, нет-нет да упоминают о дочери. Эдна прячет её от общественности и не отвечает ни на какие вопросы, связанные с этим. Имени отца не знает никто. Злые языки поговаривают, что и сама Эдна не знает.
Виктория, темноволосая и синеглазая, довольно милая, ничем не напоминала свою блистательную мать. Она держалась скованно, будто смущалась, что на неё обращено чужое внимание, и всё прижимала к груди большую тетрадь.
Уже знакомая мне девушка оказалась четверокурсницей, выпускницей, если только не собиралась проучиться ещё год, чтобы пойти в безопасники. Её звали Шарлотта Веллер, и имя мне ни о чём не говорило. У Шарлотты было худое птичье лицо, нос с горбинкой, тонкие губы и близко посаженные круглые глаза. Вся она была худая, высокая и нескладная, и косы у неё были жидкие и не пойми какого цвета, но скорее тёмные, чем светлые, а бровей почти не было — хотя мне, с моими невидимыми бровями, грех смеяться над чужими.
Шарлотта всё бросала и бросала на меня тревожные взгляды, пока наконец не поняла, что я не собираюсь говорить о пыли преобразования, и тогда успокоилась.
Старшекурсницы сообщили нам немало полезного. К примеру, что миссис Гудинг обожает поэзию Кеттелла, и стоит выучить хотя бы несколько стихотворений, чтобы стать её любимицей. Также они сошлись на том, что мисс Брок очень милая, и получить у неё плохую отметку почти невозможно. С миссис же Зилч не действовало ничего, кроме прилежной учёбы.
— Даже к Лотте никакого снисхождения, — усмехнулась Лаура. — Родственные связи ей нипочём.
Шарлотта потупилась и пробормотала:
— Мы дальние родственницы, это ничего не значит.
Тут я поняла, что Шарлотта действительно внешне похожа на миссис Зилч. Должно быть, досадно получить от родства только это, и ничего больше!
Но что, если Шарлотта также получает — или берёт без спроса! — пыль преобразования, ту самую серую пыль, которая хранится так тщательно? Для чего она ей? Кажется, я увидела то, что не должна, но что мне делать с этим знанием?
Должно быть, по моему лицу стало понятно, о чём я размышляю, поскольку Шарлотта опять встревожилась. Я постаралась принять невинный вид.
Всё, что старшекурсницы могли сказать нам по делу, было сказано быстро, и беседа пошла о другом. Как-то незаметно речь зашла о гаданиях, и Кэтрин, желая выделиться, заявила, что она в этом хороша.
— Мы в дальнем родстве с графом Камлингтоном, — важничая, сказала она. — С тем самым, что изобрёл аркановоз. Пасьянсы и гадания у нас в крови!
Само собой, её тут же послали за картами, стол перенесли ближе к дивану, и все устроились на диване или на стульях вокруг. Подсела ближе и я. Только Шарлотта осталась в стороне. Уж не боялась ли она того, что могли сказать ей карты?
Первыми — кто бы сомневался! — оказались Алиса и Аделаида. Кэтрин нагадала каждой удачное и выгодное замужество. Третьей вызвалась гномка, та, что с волосами посветлее. Я никак не могла запомнить её имени, и теперь, услышав его в очередной раз, повторила про себя: Бетси. Не то чтобы я собиралась с ней когда-либо заговаривать, но неплохо было хотя бы помнить, с кем я учусь.
Бетси узнала, что её замужество тоже будет крайне выгодным и удачным.
Дита хмыкнула и прошептала мне на ухо: