Сара Фогбрайт в академии иллюзий
Шрифт:
Я с головой укрылась одеялом и горько заплакала от обиды.
Глава 5. Как мы провели выходные
Всё воскресенье мы с Дитой молчали и не заговаривали друг с другом. Возникло тягостное ощущение, будто мы поссорились, хотя ведь мы совсем не ссорились. Я всё искала повод начать непринуждённую беседу и всё не находила.
В столовой за обедом, поглядывая на Диту, я наконец сказала:
— Знаешь, вчера я взяла в библиотеке Кеттелла…
Она тут же поднялась и
— Прости, мне нужно идти.
А ведь в её тарелке ещё оставался суп! Дита отправилась к раздатчице, доедая на ходу, и у выхода задержалась, прежде чем поставить тарелку на столик. У неё вовсе не было повода так спешить, ни малейшего, да она и не спешила, пока я с ней не заговорила.
Это означало лишь одно: Дита всё-таки обиделась, что вчера я ушла, не выслушав её.
Свой обед я доела без радости. К тому же сегодня давали этот суп, до того странный на вкус, что не удавалось понять, рыбный он или мясной, и до того разваренный, что я не могла узнать добавленную в него крупу. Один только лук остался полусырым и то и дело попадался в ложке, тёмно-серый и глянцевитый, как мокрица. Он похрустывал во рту, и о мокрицах я подумала совсем, совсем напрасно!
Я вернула раздатчице тарелку с недоеденным супом и почти до вечера бродила вокруг общежития в надежде, что увижу Кристиана хоть издали. К сожалению, мне так и не удалось его заметить. Неужели он меня избегал?..
Так хотелось поговорить об этом хоть с кем-то, спросить совета, но у кого? Здесь у меня была только Дита, и она явно не стала бы слушать. Наверное, решила делать вид, что меня не существует, как поступали мама и Розали, а я по опыту знала, что эту стену не прошибить ничем — ни мольбами, ни слезами. Что ж, и пусть молчит!
Я бродила по двору, когда к входу с треском подкатил паромагический велосипед, чуть кренясь набок. За рулём, широко улыбаясь, сидел господин Сторм в чёрной кожаной куртке с заклёпками и в защитных очках, но без шлема. Его длинная рыжая борода от быстрой езды свесилась за плечо, как шарф, а лысина блестела от пота. Похоже, господин Сторм всю дорогу крутил педали, экономя топливо.
В коляске позади него находилось что-то большое и прямоугольное, завёрнутое в тёмную ткань. Этот предмет придерживала маленькая веснушчатая рука. Хильди вернулась и привезла новые рамы.
Её отец тут же пошёл договариваться с комендантшей и искать рабочих, и скоро в нашей комнате стало довольно шумно и тесно.
— Подымай! — басил господин Сторм, взмахивая руками. — Да куды, куды, выпустишь, оно как шандарахнется! А с этим-то чё? Эка его расколдобило!.. Левее, сказал жа, левее… Ух, ягодка моя, как ты ловко всё замерила, вишь, тютелька в тютельку встало.
— Дак чё ж я? Небось не криворукая, — довольно ответила Хильди.
Отец потрепал её большой ладонью по рыжей голове, и Хильди прильнула к нему. Её не беспокоило, что косы разлохматились. Поглядев на это, я отступила к общим умывальникам и там, пока никто
Как назло, мимо прошла Дита, и я притворилась, что поправляю причёску.
Пока велись работы, в нашей комнате негде было сесть. Я не хотела вертеться под ногами, а потому опять вышла во двор. Уже вечерело, тянуло прохладой, но ещё не стемнело.
Я решила обойти здание общежития. Там, где оно примыкало к территории мужской академии, я нарочно замедлила шаг. На тренировочной площадке кто-то был, оттуда засвистели мне и замахали руками, однако я не заметила Кристиана и сочла, что лучше будет повернуть назад.
Сущие дикари! Это же надо — свистеть, будто я какая-то… Гномкам бы так свистели!
Дита устроилась на скамье у входа, но сидела с таким неприветливым лицом, что я не захотела составлять ей компанию. Куда ещё было идти? Я побрела к главному корпусу.
Над брусчаткой парили экипажи, мигая огнями — бронзовые с патиной и медно-рыжие, устаревшие. Студентки съезжались к началу новой учебной недели. Наверняка медные экипажи принадлежали тем семьям, чьи дочери учились на театральном отделении, а бронзовые…
— Са-ара! — услышала я знакомый голос, тягучий, как завязшая в зубах карамель. Голди Гиббонс.
Я обернулась и слегка растянула губы в подобии улыбки. Достаточно, чтобы меня не обвинили в невежливости, и недостаточно, чтобы могло показаться, что я действительно рада встрече.
Голди и Дейзи, ещё не в форме, а в шерстяных пальто и нарядных платьях, стояли передо мной. Нежно-розовые и сиреневые, кружевные, в облаке цветочных духов, они, должно быть, явились сюда прямиком от Эштонов.
Будто куклы в витрине, они синхронно склонили свои аккуратно причёсанные головки, тёмную и светлую, и снисходительно поглядели на мои простые косы. Их глаза ощупывали меня. Я ощущала, как под этими цепкими взглядами у меня выбиваются нитки из шва, и сползает чулок, и у губ проступает засохшее пятнышко супа, а сама я становлюсь ниже ростом, делаюсь крошечной, жалкой…
Есть же люди, обладающие такими противными способностями! И ведь это даже не магия. Им не запретишь глядеть на меня подобным образом.
Я подняла нос повыше и, стараясь не терять улыбки, сказала им:
— Добрый вечер.
— Что же случилось? — с притворным сочувствием спросила Дейзи и коснулась пальцами свежих бутонов, приколотых к её платью цвета пыльной розы. — Бедняжка Сара! Мы слышали, твоих способностей не хватило, чтобы поступить на бытовое отделение.
— Ах, бедная Сара, как жаль! — протянула Голди, покачав головой, отчего качнулись её жемчужные серьги и золотой локон у виска. — Но мы думали, ты проведёшь этот год дома. Кажется, твои мама и папа имели в виду именно это. Но — ох! — неужели ты так отчаялась, что пошла на театральное отделение?