Сара Фогбрайт в академии иллюзий
Шрифт:
— Знаешь…
— Прости, — перебила я её. — Мне нужно идти. Хочешь, я прихвачу коробку и выброшу её в бак снаружи, чтобы никто не узнал, что мы ели конфеты?
Но Дита внезапно оказалась не готова расстаться с коробкой.
Мне было стыдно, что приходится уходить вот так. Похоже, и Диту что-то тяготило, и теперь, казалось, она готова открыться, но ведь мы условились с Кристианом ещё вчера, и заставлять его ждать не хотелось.
— Прости, — сказала я ещё раз с сожалением, потому что Дита пыталась меня поддержать, как могла, и мне очень, очень хотелось ответить ей тем же. Но вдруг разговор затянется? Ведь это первое наше свидание с Кристианом — первое моё свидание с кем-либо вообще! Как
Я объяснила бы Дите, если бы только чувствовала, что могу полностью ей доверять. Мы были не очень-то близки и прежде говорили только на самые общие темы. Кажется, именно теперь это могло измениться, но жизнь ставила меня перед выбором, и я выбрала Кристиана.
В конце концов, с Дитой я вижусь каждый день с утра до вечера, и мы вполне можем побеседовать позже.
В последний раз бросив взгляд на будильник на тумбочке — уже десять, опаздываю! — я вылетела из комнаты. Торопливо умывшись, сама кое-как переплела косу. Сейчас мне было неловко просить Диту о помощи, да и времени совсем не осталось. С косой я справилась из рук вон плохо, и пока добежала до библиотеки, несколько прядей уже выбилось. Я заправила их за уши.
Торопливо поднявшись по лестнице, совсем пустой сегодня, в выходной день, я лишь теперь сообразила, что не взяла с собой книгу, а значит, не обеспечила более-менее убедительную причину, по которой сюда шла. По счастью, хотя бы читательский билет лежал в кармане со вчерашнего дня! Мне на ум пришёл Кеттелл, упомянутый старшекурсницами, и я попросила сборник его стихотворений и обошла всю библиотеку трижды, чтобы убедиться, что Кристиан ещё не пришёл.
К сожалению, он запаздывал. Я подосадовала, что так спешила. Ведь и Розали, кажется, однажды упоминала о том, что девушке не только позволительно, но и необходимо являться на встречу немного позже… но разве же я могла сейчас думать о том, что принято, а что нет? Разве могла упустить хоть мгновение из тех, что отведены нам с Кристианом?
Работница библиотеки неторопливо двигалась между рядов, поглядывая на корешки и заполняя какие-то бланки. Магический помощник подавал ей пустые и принимал заполненные. Он то и дело застывал, а после начинал двигаться быстро и суетливо, нагоняя упущенное время, и порой клал бумаги не в то отделение, а затем опять замирал.
— Ах, да чтоб тебя! — бормотала работница, хлопая по нему ладонью.
Видно было, что помощника чинили. Тонкий серый металл, вмятый внутрь, кое-как выправили. Деревянная панель впереди треснула, но её отчего-то не заменили, а лишь подлатали медной пластиной с шурупами. Бумаги входили в прорезь с неприятным шуршанием, очевидно, задевая торчащую щепку.
Я подумала, не этого ли помощника раздавила Хильди на вступительных экзаменах, но спрашивать было неловко.
Библиотека сегодня пустовала. Лишь одна девушка у окна, обложившись книгами, грызла перо и страдала над чистым листом. Через три стола от неё, в углу, сидели двое: долговязый тощий юноша с шапкой тёмных кудрей и в круглых очках, то и дело сползавших с его длинного носа, и уже надоевший мне гном. Всегда он попадался мне в библиотеке! Отчего он бывал здесь так часто?
Гном, веснушчатый и плотный, всё поглядывал на меня, когда я проходила мимо, и теребил серьгу. Он, как и все мужчины его народа, носил подвешенное к мочке левого уха крошечное долото. Гномы верили, что Первотворец, создавший всех нас, однажды уронил своё долото, и тогда первый гном, Джозайя, поднял его и вытесал сам себя, а после и весь остальной подгорный народ. Он ещё не знал, какого размера другие создания Первотворца, по этой причине гномы меньше остальных.
Как Джозайя сумел поднять долото и орудовать им, доподлинно неизвестно. Гномы страшно сердились на такие вопросы, считая их насмешкой и попыткой
Гномьи женщины тоже носили долото, но обычно на шее или на запястье, как подвеску — наверное, по той причине, что в ушах им хотелось носить серьги, золотые или серебряные, с цветными камнями, а вовсе не стальное долото с деревянной рукоятью, хотя и миниатюрное и довольно милое.
Взгляды гнома смущали меня и раздражали. До поступления я и вовсе не видела никого из их народа так близко — папа не нанял бы гнома даже для того, чтобы прочистить дымоход! И, конечно, мы не бывали в кварталах, где они живут, и ничего не покупали в лавках, где они трудятся, вот ещё! Даже не представляю, что сказали бы мама и папа, если бы узнали, что я делю комнату с Хильди.
А может, они узнали и именно потому сторонятся меня теперь? Боятся куда-либо брать, чтобы я случайно не проболталась в разговоре и не опозорила их?..
Кристиан всё не шёл. В досаде я села за стол как можно дальше от гнома и пролистала Кеттелла, однако была не в состоянии вчитаться в строчки и что-нибудь понять. Я даже не сразу сообразила, что держу книгу вверх ногами!
Тихонько, чтобы не щёлкнуть крышкой, я поглядела на карманные часы, исцарапанные, с треснувшим стеклом. Не те, что приличествуют одной из семьи Фогбрайт, но я не любила эти часы и совсем не берегла. Бабушка однажды подарила мне на день рождения другие, узорные, с бабочкой, расправляющей крылья — но они понравились Розали, и мне тут же велели отдать их сестре. Сказали, такие часы больше подходят взрослой девушке. Позже я получила другие, куда более простые. Я ненавидела их и вообще никогда бы ими не пользовалась, если бы имела выбор. Не будильник же с собой носить!
Стрелка едва подползла к одиннадцати. Скорее всего, Кристиан подумал, что я приду позже, и не стал торопиться… Ох, я могла успеть побеседовать с Дитой, а после прихорошиться. Если бы я только заранее знала, что у меня будет время!
К двенадцати я заволновалась. Я то и дело с тревогой оглядывала свой стол, каждый раз убеждаясь, что он всё ещё стоит напротив двери, а значит, Кристиан уж точно заметит меня, когда войдёт. Мне казалось, едва я отвожу глаза, книжные полки тут же сдвигаются, пряча меня, и превращаются в лабиринт, где мы с Кристианом никогда, никогда не отыщем друг друга.
Чтобы отвлечься, я опять бегло пролистала Кеттелла, недоумевая, и что в нём могло понравиться миссис Гудинг. Все стихотворения походили друг на друга, и я затруднялась сказать, о чём они. Кеттелла влекли яркие образы, и он с упоением писал об алых розах на чёрных камнях мостовой, но почему розы там оказались, не сообщал. Он сравнивал их с собственным разбитым сердцем, а дождь — со слезами, но отчего его сердце разбито и отчего он плачет, утаивал тоже.
Судя по всему, Кеттелл упивался страданиями. Ему не важна была причина, и он ровным счётом ничего не собирался с этим делать, только садился и писал очередное стихотворение. Возможно, от него сбежала жена, а может, он ушиб мизинец о ножку кровати или заработал несварение — источником его боли и стихотворений с равной вероятностью могло быть и то, и другое, и третье.
Я с досадой взглянула на часы: без четверти час, а библиотека, как следовало из вывешенного на двери объявления, по выходным дням работала только до трёх. Что же задержало Кристиана, отчего он всё не шёл?
Не в силах и дальше сидеть, я поднялась и принялась расхаживать туда-сюда, делая вид, что заучиваю стихотворение.
Девушка у окна закончила работу, собрала свои книги и пошла их сдавать, пыхтя под тяжестью стопки. Я видела, что гном хотел ей помочь, но она припечатала его таким взглядом, что он застыл, а после, смущённо почесав в затылке, сел на место. Затем он посмотрел на меня, и я поспешно отвела глаза.