Сара Фогбрайт в академии иллюзий
Шрифт:
— Только если читаю специальное заклинание, — ответил он. — С первого взгляда не понял, но мимика выдаёт, и вы ниже ростом. Дита о многом не знала, потому что так было проще. Лучше для неё.
В первое мгновение я удивилась, а потом ощутила радость и облегчение, будто груз, что давил на меня, исчез.
— Вы правда безопасник? — спросила я. — Вы пойдёте в участок теперь же?
— Утром.
— А может, лучше прямо теперь? А как вы выйдете, неужели в окно? Как вы сюда забрались? И почему вы оставили семью,
— Всё сложнее, — вздохнул он. — Сейчас ночь, кого я застану в участке, одного констебля? Нет, я вернусь утром с подкреплением, дождусь, чтобы мне подали отравленный кофе, и тогда они не отвертятся. А теперь ложитесь и отдохните до утра. Я разбужу вас, как буду уходить.
Ложиться! Я вовсе не хотела ложиться, и у меня была сотня вопросов, но он буквально силой вытряхнул меня из одеяла, поднял его и ждал, пока я лягу, а потом укрыл, как ребёнка. Сам уселся на пол, спиной ко мне, прислонясь к кровати, и лампы гасить не стал. Со своего места я видела его тёмную макушку.
— Так вы исчезли, потому что отправились на задание? — настойчиво спросила я. — Дита очень переживала. Она плакала.
Он растёр лицо руками, а потом, делая паузы, начал рассказывать, всё так же сидя ко мне спиной.
Он рассказал, как женился, пойдя против воли семьи. Близкие от него отреклись, и пришлось бросить учёбу, потому что стало нечем платить, да он и учился в тот год из рук вон плохо.
Довольно скоро он понял, что совершил ошибку. Девушка, ставшая его женой, вовсе его не любила. Она получила то, что хотела — доброе имя, но также она рассчитывала на деньги его семьи, однако вместо этого первое время им пришлось жить на её скудные средства.
— Я был раздавлен, — сказал мистер Харден. — Ведь я мужчина, и я ничего не мог. Конечно, я хватался за любую работу! Потом родилась Дита.
Голос его потеплел.
Взяв подушку, я переползла на другой край кровати, чтобы лежать к нему головой, а не ногами.
— Бедное дитя, она тоже не очень-то была нужна матери. Напоминала о человеке, которого Элеонора пыталась привязать к себе, но у неё не вышло. Я полюбил её в тот же миг, как взял на руки, и поклялся быть хорошим отцом. Даже имя дал ей сам. В честь себя. Чего ещё ждать от мальчишки в шестнадцать лет? Элеонора позволила, ей было всё равно. Всю любовь я перенёс на это дитя…
Он издал такой звук, будто усмехнулся.
— Когда Дита была ребёнком, она требовала, чтобы её звали полным именем. Бернардита… Гордилась, что её зовут, как меня. С годами, кажется, этот восторг поутих. Вы ведь проходите иллюзию? Все эти годы я создавал для неё иллюзию счастливой семьи. Она — всё, что у меня есть.
— Иллюзии нельзя использовать для обмана, — сказала я. — Они развеиваются, и это причиняет горе. Ох, наверняка те, кто купил поддельные украшения, тоже будут не в восторге, однажды обнаружив медь и стекляшки…
—
— А как вы стали безопасником?
— Спустя некоторое время мой дядя тайно решил помочь. Я восстановился на учёбе. Теперь-то уж я понимал, как это важно для моего будущего, и старался не только ради себя. Окончил пять курсов, с третьего уже получал королевскую стипендию… Боюсь, я не сказал Дите, кем работаю. Не хотел, чтобы она тревожилась, когда я в отъезде. Потом она выросла, и я всё собирался сказать — и всё откладывал.
— Так почему вы ушли?
Он повернул голову — впрочем, недостаточно, чтобы мы встретились взглядами — и сказал:
— Потому что Элеонора велела мне убираться. Она пригрозила, что иначе выложит Дите правду о том, что я не её отец, а я видел уже, как подобная правда рушила отношения. Я не мог потерять дочь и предпочёл уйти.
— И всё равно потеряли её, — строго сказала я.
— Я бы сказал позже, — возразил он. — Сам, когда нашёл бы слова, а не так, как это сделала бы Элеонора. Я искал слова.
— Но Дите не нужны были слова, ей нужны были вы!
— Что вы знаете о жизни, Сара? — сказал мистер Харден, развернулся и натянул одеяло мне на голову. — Спите уже, а не умничайте!
Само собой, никто и не собирался спать. Я немедленно выбралась наружу и спросила, ничуть не обидевшись:
— У вас были опасные дела? Было так, что вас хотели убить?
— Может быть, раза три, — поколебавшись, ответил он.
— Считая отравленный кофе?
— Тогда четыре.
— Расскажите!
— Умоляю, Сара, усните, — попросил он. — Или я расскажу вам ужасно скучную историю о бумажной работе и отчётах, которые приходится заполнять, и о запросах, и о постановлениях, и о другой волоките.
— А почему Элеонора сказала вам убираться именно теперь?
— Я думаю, она нашла другого, — сказал он со вздохом. — Может быть, даже того, кто… Я не знаю. Она так и не созналась мне, кто настоящий отец ребёнка. Я стал не нужен, меня отослали, она попросила развод, я не дал, комиссар поглядел на меня и отправил куда подальше, чтобы я развеялся, вот и всё. Спите. Это неподходящий разговор для юной девушки вроде вас.
— Я думаю, Дита не такая. Не отречётся от вас, если узнает правду. Вы зря боитесь.
Он надолго замолчал, а потом ответил:
— Может быть. Поглядим.
Теперь я совершенно успокоилась. Не кто-нибудь, а настоящий безопасник уверил меня, что я не преступница и бояться нечего, а все дурные люди будут наказаны завтра же. И он был таким милым и ни в чём меня не винил! Мои родители на его месте всё ещё продолжали бы читать нравоучения, а может, перешли бы уже к наказаниям, и в воздухе стоял бы запах маминых капель.
— Какой вы хороший! — с чувством сказала я. — Дите с вами повезло.