Сара Фогбрайт в академии иллюзий

Бронзова Полина

— Я туточки, — ответил Сэм у него за спиной. — В уборную выходила, а чё стряслось?

Граф вздрогнул от испуга и отошёл на шаг, чтобы Сэм мог пройти.

— Не покидайте комнату, — велел он затем. — Не блуждайте по дому! Пожалуйста, отыщите какое-нибудь спокойное, тихое занятие…

— Можно бумагу? — невинно спросил Сэм.

— Ох, только не говори, что в уборной её не было! — с досадой сказал граф и отошёл ещё на шаг.

— Да не, нам бы такой большой-пребольшой лист, а то и два, и ножницы с клеем, чтобы мастерить платья из бумаги, — пояснил

Сэм.

У него явно имелся план.

— Да, папа! — воскликнула я, хлопая в ладоши. — Ведь ты знаменитый изобретатель — наверняка у тебя есть такая, знаешь, большая бумага для чертежей! Хочу сделать платье!

Сэм и Персиваль тоже запрыгали и захлопали в ладоши, восторженно восклицая: «Платья! Платья!». Граф поморщился и дал слово, что найдёт для нас какую-нибудь бумагу, если только мы будем сидеть тихо. Само собой, мы согласились.

Нас оставили. Я слышала, как миссис Колин сочувственно говорит графу: «С детьми всегда так! Ничего, вы привыкнете». Он что-то ответил, но я не разобрала, что именно.

Персиваль закрыл дверь плотнее и кивнул Сэму:

— Ну! Что?

— Хе-хе! — довольно ответил тот. — Дело в шляпе! Я знаю, где тайник.

Он протянул кулак. Персиваль, засияв, стукнул его своим кулаком, и они совершили ещё несколько нелепых движений, включающих в себя обороты вокруг оси, шлепки ладонями по ботинкам и соприкосновения локтями. Я, подняв бровь, снисходительно глядела на это.

Тут они, донельзя довольные, протянули мне свои кулаки. Я не выдержала, расплылась в улыбке и стукнула их в ответ.

Глава 18. Кража писем

Сэм не спешил говорить, где тайник, а сперва заставил нас угадывать. Мы перебрали, наверное, сотню вариантов — и коробку, зашитую в подушку, и кармашек на шторе, и потайную дверь, а Сэм только мотал головой, ухмыляясь. Наконец Персиваль не выдержал, прижал его голову локтем к своему боку и ерошил волосы, пока Сэм не вырвался, весь красный и встрёпанный, и не сказал:

— В горшке… Да отвяжись ты! В горшке у него тайник, прямиком под орхидеями.

— Ого! В земле?

— Вовсе и не в земле! Он фигурку на горшке ножом поддел, провернул, и вся нижняя часть этак открылась, навроде круглой полки. У горшка двойное дно, и орхидеи там сверху ток для вида растут.

Сэм рассказал, что видел в тайнике несколько писем в конвертах и чертежи. А ещё слышал, как граф звонил комиссару.

— И кричит сперва, значит: «Помощь нужна! Где тебя носит?», а потом: «Какая-какая помощь» и морщится с досадой. Может, подумал, что комиссар в этом замешан. И про следы под окном ни слова не сказал, а заместо этого говорит: «Иллюзию с трёх девиц надо бы снять». Комиссар будто обещался завтра быть.

— Завтра… — задумчиво сказал Персиваль. — Вот что: мы должны подменить бумаги как можно скорее. А потом сделаем ноги отсюда, в адресной книге отыщем, где живёт этот мастер, как его…

— Лафайет Пинчер, — подсказал Сэм.

— Лафайет Пинчер. Мистер Харден точно к нему заглянет, там мы и встретимся.

Это был хороший

план.

Виктор, отчаянно зевая, принёс нам бумагу, о которой мы просили, ножницы и клей. Кажется, он пытался выспаться после ночной поездки, но ему всё время мешали. Осведомившись, не нужно ли нам ещё чего-нибудь, и услышав, что нет, он с явной радостью ушёл.

Поскольку в комнате не было стола, Сэм расположился прямо на ковре и, лёжа на животе, принялся что-то набрасывать в блокноте. Персиваль глядел в окно. Я же, обхватив себя руками, молила Первотворца о том, чтобы у меня не заурчало в желудке, не то стыда не оберёшься. Я была очень, очень, очень голодна, но говорить о таком казалось неприличным, тем более что моих спутников ничего не тревожило.

— Зря мы насчёт обеда не спросили, — угрюмо сказал Сэм чуть погодя. — На пустое брюхо вот вообще ничего делать не могу.

— Я уж думал, я один не наелся тем жалким ломтиком хлеба, — с облегчением сказал Персиваль. — Прямо сейчас, не поверишь, с тоской вспоминаю нашу столовую. Может, кто-нибудь узнает, когда нас позовут к столу?

Разумеется, идти пришлось мне, и я узнала, что завтрак мы пропустили, а чай и был нашим обедом. Граф сообщил, что юные девушки должны питаться как птички.

— Но не как гусыни, которых откармливают на убой, — назидательно сказал он. — К слову, Бернардита, в будущем ты прекратишь всякие отношения с этими подругами, ты меня поняла? Та девица из Дэкстерфоллов явно ищет выгоды. Ей всё время будет от тебя что-нибудь нужно, попомни мои слова… Бедные родственники — они такие. Лучше порвать сразу, не то потом не отделаешься. Что до второй, думаю, не стоит пояснять тебе, почему общение с гномами неприемлемо. Я закрыл на это глаза только один раз, поскольку вы совершили ужасную глупость с этими превращениями.

Он строго на меня поглядел.

— Ведь ты осознаёшь, чем рисковала? Даже не хочу знать, где вы достали пыль! Это явно было незаконно. Ты должна понимать: я пригласил твоих подруг только потому, что они могли попасться и выболтать, что и ты в этом участвовала. Как только к вам вернётся прежний облик, они поедут домой. Надеюсь, не позднее завтрашнего вечера.

Я выразила надежду, что так и будет, но граф не спешил меня отпускать.

— Ты уже нахваталась от них дурных манер, — упрекнул он меня, воздевая палец. — Девушке неприлично заявлять о том, что она голодна!

Именно это время и выбрал мой желудок, чтобы громко сообщить, что он плевал на манеры. Мне показалось, от стен даже отразилось эхо. Я закрыла глаза.

— Ты это нарочно, Бернардита? — возмутился граф, будто я без того не умирала от стыда. — Выйди вон!

С горящими щеками я выскочила в коридор. Нарочно! Да как такое сделаешь нарочно?

Сэм и Персиваль выслушали мои возмущения, но не особенно огорчились.

— Ну, спустимся на кухню, — предложил Сэм. — Небось что-нибудь отыщем. А ежели юным девицам не пристало говорить о том, что они голодны, так мы никому говорить и не станем, а просто возьмём.