Сара Фогбрайт в академии иллюзий
Шрифт:
— Ловко это он, — сдавленным голосом ответил Персиваль. — Будто верёвкой. Ты мне потом ещё расскажи, как его отделали в гномьем квартале. Вдохновение нашло, хочу написать поэму.
Я прервала их, напомнив, что нужно спешить вниз, пока горят светляки.
Мы спустились и покорно отстояли пять минут в тесной и тёмной комнате, пока граф монотонно и заунывно благодарил Первотворца.
— За щедрость твою и за пищу, ниспосланную нам, и за безмерную доброту, и за то, что неустанно приглядываешь за нами…
Мраморный Первотворец, застыв на маленьком
Миссис Колин и Виктор стояли позади нас, сцепив пальцы в замок и опустив глаза. Как я и предполагала, магией они не владели.
Я была страшно обижена на комиссара. Мы с таким трудом заполучили бумаги, а он забрал их вот так просто, да ещё и отчитал нас. Ещё я думала о том, что если мистер Харден узнает, где мы, и не поспешит на выручку, то я обижусь и на него.
Да, конечно, никто не просил нас вмешиваться. Но ведь у нас так хорошо всё вышло! Почему бы это не признать? И что комиссар намеревается делать с миссис Тинкер? Ведь не сойдёт же ей всё с рук?..
Наконец граф сказал всё, что хотел, и славно. Его унылый голос мог допечь даже мраморного Первотворца, к тому же я беспокоилась, что время истечёт, и огоньки Персиваля и Сэма погаснут.
Мы чинно проследовали в столовую, где каждый получил порцию серой каши, хоть и не без труда. Она никак не хотела отлипать от черпака, и миссис Колин потряхивала им, напряжённо улыбаясь. Я с интересом думала, что будет, если каша вдруг сорвётся и плюхнется мимо тарелки. О, если бы я умела двигать предметы, как умел мистер Харден, то непременно бы использовала эту способность!
Это оказалась овсянка. Она горчила, а ещё в ней было полным-полно шелухи, и есть приходилось медленно и осторожно, чтобы не подавиться. На месте Первотворца я сгорела бы со стыда, если бы меня благодарили за такую пищу.
Персиваль с кислым видом развешивал шелуху на бортике тарелки, стараясь не забывать о манерах. Жаль, он не видел, как выглядит с этим своим новым лицом! Я кривила губы и едва удерживалась, чтобы не рассмеяться. Сэм тоже то и дело ухмылялся и негромко похрюкивал. Кончилось тем, что он закашлялся, и овсянка вылетела у него из носа. Нас тут же выставили из-за стола, всех троих.
— Так что, мы собираемся ждать здесь, не совершая глупостей, пока за нами кто-нибудь не придёт? — спросила я, когда мы вышли за дверь.
— Ещё чего, — почти в один голос ответили Сэм и Персиваль.
Мы решили, что они скажут, будто им пора домой, а я вызовусь проводить их до станции. Но граф Камлингтон не желал ничего слышать, пока не доест. Мы бродили взад и вперёд под дверью столовой, ожидая, когда это случится, и услышали, как он тоже подавился и накричал на миссис Колин, а потом выскочил и отругал ещё и нас — за то, что не даём ему спокойно пообедать.
— Да чего мы ждём? — проворчал Сэм, когда граф захлопнулся в столовой. — Думаете, он
— Так а ворота, — сказал Персиваль.
— Перелезем, велика беда!
— Так а ежели кто заметит и графу доложит? Вон, этот Виктор всё торчит у двери. Засечёт, как пить дать!
Вздохнув, мы принялись ждать. Наконец граф вышел, утирая лоснящиеся губы. За ним тянулся запах бекона и жареного хлеба.
— Папа, я думаю, моим подругам теперь пора домой, — хмуро сказала я.
Надо же, до чего жадные бывают люди! Ничего, ещё немного, и мы уберёмся из этого негостеприимного дома. Я подумала, что первым делом выпью чая с тостами и съем яичницу с беконом — самую большую, какую только возможно, а потом…
— Виктор чуть позже отвезёт их на вокзал, — благодушно кивнул граф. — А теперь идите к себе и побудьте там. Я с минуты на минуту жду гостя.
Меня это совсем не устраивало. Что, если Виктор купит им билеты, посадит в вагон и убедится, что они отбыли? А как же я? Но едва я открыла рот, чтобы спорить, как Персиваль дёрнул меня за рукав и едва заметно помотал головой.
— Что? — спросила я, когда мы поднялись по лестнице.
— Считайте, мы уже на свободе, — самодовольно заявил он. — Я только что всё понял. Ну-ка, скажите, кого ждёт граф?
— Господина Пинчера, изобретателя, — послушно сказал Сэм.
— А зачем господину Пинчеру сюда идти, если все бумаги уже у комиссара? А, то-то же! Значит, их план изменился, и они явятся не за документами, а за нами. Я это нюхом чую!
— Ага, как вот с яичницей чуял? — не поверил Сэм.
— Давай забьёмся, — тут же запальчиво предложил Персиваль. — Ставь нож, я его отыграю. Графа отвлекут, а нас вытащат, и часа не пройдёт!
Сэм поставил нож против новенького альбома, и я опять разбила рукопожатие. Мы вернулись в комнату и принялись ждать.
Персиваль был так уверен в своей победе, что тут же извлёк альбом из кармана и стал что-то писать и зачёркивать, негромко посмеиваясь. Он до того увлёкся, что и не заметил, как мы заглядываем ему через плечо. Мне удалось разобрать «пришлось ему несладко» и «голова застряла в кадке» — видимо, Персиваль сочинял обещанную поэму про комиссара.
Сэм подошёл к окну, пригляделся и вздохнул. Он повернул голову так и этак, затем коснулся наколдованных кос — похоже, изучал своё отражение.
— Хоть бы нас поскорей размагичили, — тоскливо сказал он.
— Да, девушка из тебя не ахти, — согласился Персиваль, не отрываясь от своей поэмы. — Весь бровями зарос, глазки крошечные, нос картошкой — ну, это потому, что твой оставили, фигура — хоть плачь. Такую уродину ещё поискать.
— Это ты свою рожу ещё не видал, — оскорбился Сэм.
— Да, точно, — сказал Персиваль и, отложив альбом, тоже подошёл к окну.
Мгновение или два он вглядывался, а потом издал отчаянный вопль и принялся тянуть себя за щёки и нос и ощупывать волосы.
— Нет! — вопил он. — Да быть не может! Это он нарочно, чтобы отомстить за рисунок! Нет, ну каков гад, а? Сара, как это снять? Ты должна уметь!