Савмак. Пенталогия
Шрифт:
– Мне бы переговорить с кем-нибудь из судей, разбиравших это дело, - попросил Минний, - и желательно - не из приверженцев Формиона, если такие были.
– Кажется, мой сват Калликрат был одним из судей по делу Демотела, - вспомнил Саннион.
– Он позавчера избран в коллегию Девяти. Пойдём, если он уже здесь, я сведу тебя с ним.
Булевтерий, куда вошли группировавшиеся вокруг Гераклида демиурги, состоял из большой центральной залы, с трехцветными геометрическими узорами на полу, мифологическими фресками на стенах и куполовидным сводом, и двух боковых двухэтажных флигелей. В центре полукруглой задней стены залы Совета, в неглубокой нише стояла искусно раскрашенная статуя Геракла, от которой к полу спускалась покрытая красной ковровой дорожкой каменная лестница в два локтя шириной, разделявшая
Побеседовав в одной из комнат накоротке с Калликратом, хорошо помнившим то громкое дело пятилетней давности (не каждый год разоблачаются покушающиеся на жрицу Девы заговорщики!), Минний выяснил следующее.
Сын богатого и влиятельного демиурга Феофила из Керкинитиды, Демотел (Минний хорошо его знал: потеряв после бегства с Равнины и смерти отца почти все свои богатства, тот вынужден был зарабатывать на жизнь в качестве гимнаста - обучал учеников минниевого отца Гераклия борьбе, гимнастике, атлетике, плаванью; именно Демотел порекомендовал Гераклию в служанки свою племянницу Поликасту) задумал убить дочь Скилура Мессапию вместе с её скифской охраной, рассчитывая, что это приведёт к войне со Скифией, в которой херсонеситы одержат победу и вернут себе Равнину. Пользуясь тем, что Мессапия, будучи жрицей Артемиды Таврополы, всё тёплое время года жила с мужем и сыном в формионовой усадьбе возле мыса Парфений, он планировал собрать из бедствующих земляков вооружённый отряд в 20-30 человек, высадиться ночью в Старом Херсонесе, захватить усадьбу, перебить врасплох скифскую охрану, изнасиловать и убить саму царевну, отослав с оставленным в живых скифом-охранником её голову к отцу в Неаполь, а её мужа и сына взять в заложники, полагая, что пока те у них в руках, Формион ничего не сможет им сделать.
– Хитро придумано!
– не удержался от восхищённого восклицания Минний.
– Ничего не скажешь!
Но злодейский замысел Демотела был сорван в самом начале, поскольку один из его учеников - некий Феаген, сын его земляка - рыбака Диогена, возлюбленный Демотела, которого тот посвятил в свои планы (он вместе с отцом должен был в нужный час обеспечить заговорщиков рыбачьими челнами), донёс на него Формиону. Демотел и ещё шестеро керкинитов и калослименцев, которых он успел вовлечь в заговор, были немедленно арестованы. Помимо покушения на убийство Мессапии, Демотела обвинили ещё и в безбожии, поскольку он не раз говорил своим ученикам, что ни высокие стены, ни даже хранящаяся в подвале храма Девы безобразная каменная таврская баба, не защитят Херсонес без силы, доблести и воинского мастерства его граждан. Ещё Демотела обвинили в том, что он планировал вернуть таврам их идола в обмен на помощь в войне со скифами, а также намеревался привлечь к войне со скифами рабов, пообещав им свободу после победы.
На суде, вызвавшем в городе огромный интерес, Демотел все обвинения, кроме утверждения, которому были сотни свидетелей, что город защищает доблесть его граждан, отрицал, но остальные его подельники во всём сознались. В результате Демотела приговорили к пожизненному рабству, а остальные за своё раскаяние отделались пятилетним изгнанием - будущей весной оно как раз закончится, и они смогут при желании вернуться.
– Покушение на убийство жрицы Девы, безбожие... Что же за такие тяжкие преступления Демотела не приговорили к смерти?
– спросил Минний.
– Об этом попросил сам Формион, - помедлив, признался Калликрат.
– Он сказал судьям, что считает быструю смерть слишком лёгким наказанием для такого преступника, и пожелал, чтобы тот до конца своих дней мучился в рабских цепях, в назидание другим желающим покушаться на установленный порядок... А кроме того, ты же знаешь, что по нашим законам приговорить гражданина к смерти может только экклесия, а в городе многие сочувствовали замыслам Демотела, особенно беженцы с Равнины, и у нас были опасения, что народное собрание его
Отвечая по пути в термы с прилипшей к губам улыбкой на приветствия и добрые пожелания встреченных на агоре знакомых и малознакомых граждан (следствие его резко возросшей после экклесии популярности), Минний думал о том, что помочь Демотелу, а тем более - освободить его из рабства, будет трудно. А освободить бы надо...
Старик Гиппократ мало что прибавил к тому, что Минний узнал от Калликрата. Разве то, что Формион воспользовался этим случаем, чтобы увеличить скифскую охрану своей невестки с полусотни до сотни, и с тех пор, вплоть до нынешней осени, никто не смел ему слова поперёк молвить - все боялись.
– Отец, а почему ты решил, что Демотел не виноват в том, в чём его обвиняют?
– спросил Минний, поставив опустевший скифос на столик в углу наполненного гулом голосов и смехом многочисленных посетителей центрального зала.
– Ведь не только мальчишка Феаген, но и все подельники изобличили его.
– Ах, дорогой мой Минний!
– в сердцах старик хватил ладонью по прикрытому серой посконной штаниной колену (они, как и многие зашедшие с агоры погреться и поговорить о делах, были в одежде).
– Ведь понятно же, что Формион всех их запугал и подкупил! Он же и Демотела пытался подкупить! Советовал ему перестать баламутить народ призывами к войне со скифами, предлагал своё покровительство в обмен на послушание, а когда Демотел отказался, пригрозил, что скоро он об этом сильно пожалеет. Демотел рассказал нам об этом за несколько дней до того, как его арестовали!
– Гиппократ залпом допил остававшееся в его скифосе вино.
– Вот почему, а не потому, что он мой шурин, я прошу, вся наша семья слёзно тебя умоляет, дорогой Минний - добейся отмены неправедного приговора! Ты ведь сам побывал в шкуре раба и знаешь, что это такое. На тебя вся наша надежда! А уж мы - я, жена, дочери, Гелланик - отблагодарим тебя всем, чем сможем!
– Убедить экклесию в невиновности Демотела будет нелегко, - задумчиво потёр переносицу Минний.
– Но тебе это по силам!
– убеждённо заявил старик.
– Вон как складно тебя научили говорить в Афинах! Почти весь город проголосовал за тебя!
– Одного ораторского искусства тут будет мало... А что этот Феаген, послуживший Формиону орудием, надеюсь, жив-здоров?
– А что ему, собаке, сделается! Формион облагодетельствовал его и его отца: Диоген теперь сделался рыбопромышленником, сам больше в море не ходит, скупает улов у других, а Феаген сейчас в Северном лагере - в прислужниках у апемантова сынка Феофанта.
– Хорошо, отец. Я попытаюсь что-нибудь сделать, - сказал Минний, вставая.
– А если не выйдет, устроим Демотелу побег. Но это, сам понимаешь, не раньше весны.
В этот момент Минний увидел, как из дальней раздевалки, о чём-то весело переговариваясь, в залу вошли с небрежно накинутыми на голые тела через плечо белоснежными простынями Каллиад с Агафоклеей и Бионой, и Агасикл со своей женой Аполлонидой и одетым в хитон Актеоном. Не заметив скрытого за статуей Геракла в своём углу Минния, они прошли сквозь разреженную толпу слонявшихся по залу голых, полуголых и одетых мужчин, женщин и стариков к бассейну. Скинув на руки Актеону свои утиральники, Каллиад и Агасикл столкнули в парующую воду взвизгнувших в деланном испуге женщин и сами радостно бултыхнулись следом.
Проводив отца Поликасты к выходу, Минний быстренько разделся и разулся с помощью Лага и поспешил к бассейну. В бассейне, наполненном умеренно подогретой водой, непрестанно втекавшей и вытекавшей через две пары выступающих из противоположных стенок на уровне шеи среднерослого человека (дабы никто случайно не утонул) медных рыбьих голов, плавали, ныряли и плескались полтора десятка мужчин всех возрастов, женщин из числа тех, которым ещё было что показать мужчинам, и молодых девушек. Здесь были не только ублажавшие посетителей за деньги гетеры и рабыни, но и вошедшие в пору невест девушки со старшими братьями, вдовы с юными дочерьми и даже замужние женщины с мужьями, с гордостью и самодовольством демонстрировавшими красоту своих жён и сопровождавших их рабынь. Некоторые парочки, пристроившись у стенки, не обращая внимания на окружающих, увлечённо утоляли пробудившуюся похоть прямо в воде.