Счастливчик
Шрифт:
А гости веселились вовсю. Музыканты, приглашённые из замка Суэз, играли на скрипках и рожках. Народу было немного — пригласили только аббата, кузена Альома и кое-кого из старшей челяди графа де Брешана. Но мужчины очень быстро напились, и жених тоже, поэтому во дворе танцевали только девушки.
— А когда ты их поженишь, Окассен, — кричал Альом через пьяный шум, — воспользуешься правом первой ночи? Или возьмёшь с Жерара пеню?
Окассен засмеялся. Всегда брезгливо кривился, если речь заходила о плотских усладах, а сейчас расхохотался.
Николетт танцевала в паре с Урсулой. Бастьен разделил их руки и взял Николетт за талию. И они сразу пошли в танце так легко и красиво, словно делали это всю жизнь. Лицо Николетт засветилось от радости.
— Пусть потом будет плохо, зато сейчас так чудесно! — сказала она.
И запела под музыку. Бастьен поразился, каким красивым и звонким, оказывается, был её голос.
— Вы постойте, овечки,
Не бегите вы к речке,
Попляшите со мной.
Бастьен подпевал ей.
— Я с ума схожу по тебе, — сказал он. — Совсем не так, как по Мелинде. Ты особенная. Ты ни на кого не похожа!
— И ты, желанный мой, — перестав улыбаться, ответила Николетт. — Как же я хочу тебя поцеловать!
Не сговариваясь, они побежали прочь от танцующих вглубь двора, и там, в тени сеновала, Бастьен поцеловал Николетт. Губы у него просто таяли от наслаждения.
— Ах, боже ты мой! — воскликнула она.
И вернула ему поцелуй. Бастьен прижал её к себе и увлёк в сарай, на душистое хрусткое сено.Николетт не сопротивлялась, наоборот — всем телом льнула к нему. Расшнуровав её платье, Бастьен пробормотал восхищённо:
— Боже, никогда такой красы не видел!
— А я думала, ни слишком большие, — прошептала она.
Бастьен засмеялся. Нежно гладил её груди, целовал, облизывал соски. Николетт сладко, прерывисто вздыхала. Глаза её были закрыты, веки подрагивали, как у ребёнка, которому снится волнующий сон. Она была слегка пьяна, и всё происходящее, действительно, казалось ей волшебной грёзой, сказкой.
— Мне говорили —это грех, если тело слишком красиво, — задыхаясь, проговорила она.
— Какой дурак сказал тебе это? — спросил Бастьен, теперь уже гладя её ноги под платьем. — Даже в Библии есть «Песня песней», и там воспевается красота тела и любви. Как же мне хорошо с тобой, моя бесценная!
Он сам поражался, какое острое наслаждение вызывала в нём эта девушка. Кажется, никогда не был обделён женской лаской, но ни разу ничего подобного он не испытывал. И дело вовсе не в том, что она красивее сельских девчонок.
— Я столько раз видела это во сне, — с нежностью проговорила она. — Наверное, это ужасный грех, но я не могла с собой бороться...
Через ворсистое сукно кафтана она гладила Бастьена. Он быстро расшнуровался и прижал к себе её дрожащую ладошку. Николетт почувствовала под рукой горячее, твёрдое и пульсирующее. На миг замерла, а потом склонилась и поцеловала. Точно огнём хлестнуло Бастьена по всему тему.
Её
Всего несколько быстрых движений, от которых, как казалось Николетт, хруст сена сделался оглушительно громким. Она вскрикнула. Бастьен тотчас поднялся и сел рядом, судорожно переводя дыхание.
— Так мало? — испуганно спросила Николетт.
Он обнял её и прижал к себе, весь горячий и дрожащий.
— Сегодня больше нельзя, — быстро сказал он. — Тебе не будет радости, только боль. Пройдёт дня три, ранка заживёт, и тогда я сделаю так, что тебе будет очень-очень хорошо. Обещаю!
— Но ведь ты... — умоляюще проговорила она, — ты совсем не получил удовольствия!
Он засмеялся. Много раз поцеловал Николетт, теперь уже навсегда свою Николетт, чьей бы невестой её не объявили.
— Сегодня самый счастливый день в моей жизни, поверь. А получать удовольствие, зная, что ты страдаешь, я не смогу.
Глава 5 Сладкий сон
Стоял месяц август, тёплый, ласковый, весь пронизанный ароматами горячих луговых трав. Николетт убегала из дома раньше, чем церковные колокола звонили к вечерне. Она говорила мадам Бланке, что идёт к Урсуле. К этому времени все домашние дела у неё были сделаны — и коровы выдоены, и ужин приготовлен, и трапезная прибрана. В такое время мадам Бланка обычно сидела у очага с шитьём, а Окассен дрессировал своих собак или уезжал проведать кузенов в замке Суэз.
Николетт не боялась, что её кто-нибудь заметит. Бастьен нашёл замечательное место для встреч. Это был господский пойменный луг, где косили траву для хозяйской скотины. Сельские парни и девушки не осмеливались ходить сюда. Сейчас трава выросла в третий раз за лето и была мягкая, как шёлк.
У самой реки, в тени плакучих ив, Бастьен стелил свой плащ, они с Николетт садились на него и тотчас забывали об всём на свете. Сначала целовались, потом болтали, а дальше ныряли в любовное блаженство, как в реку из сладкого вина. Только по цвету неба Бастьен понимал, когда наступало время возвращаться домой.
— Я не хочу пока говорить Окассену и тёте о нас с тобой, — говорил он. — Сообщу, как только найду себе службу. Твоя помолвка — это не свадьба, её можно расторгнуть.
— Не представляю, как можно сказать Окассену об этом, — со страхом шептала Николетт.
— Не волнуйся, это моё дело. И почему ты думаешь, что он будет против? В конце концов, я — его двоюродный брат. Конечно, он согласится на наш брак.
— Да, — робко отвечала Николетт. — Наверное...
Бастьен смеялся и переходил от неприятных разговоров к ласкам. Николетт мгновенно менялась — вместо молчаливой робости в ней вскипали веселье и страсть.