Счастливчик
Шрифт:
— А ты сам, часом, не спал с нею? — в тон ему ответил Бастьен.
Алые пятна вспыхнули на скулах Окассена.
— Сдурел ты, что ли? — сквозь зубы прошипел он. — Она мне как сестра!
Расставшись с Жераром, Николетт погасила все огни в нижнем этаже, заперла входную дверь на засов и пошла с маленьким светильником наверх. Все укладывались спать.
Окассен мылся в спальне, издали слышно было, как он плещет водой в тазу. Бастьен, поднимавшийся по лестнице впереди Николетт, вдруг услышал сдавленный
— Ты плачешь? Бог мой, что случилось, Николетт?
— Ничего, ничего, — дрожащим голосом ответила она, не глядя ему в лицо.
— Нет, нет, скажи мне! — настойчиво проговорил Бастьен. — Может, Жерар тебя обидел?
Николетт помотала головой. И сказала тихо, по-прежнему не глядя на Бастьена:
— Просто Жерар сказал, что помолвка будет в воскресенье. Завтра он сообщит мадам. Я скоро выйду замуж, мессир Бастьен, и уеду отсюда. А я здесь родилась и выросла. Мне очень грустно.
Она вошла в свою комнату и захлопнула дверь перед носом у Бастьена. А потом зарыдала внутри так отчаянно, что Бастьен в ужасе побежал за Окассеном.
— По-моему, Николетт очень плохо, кузен!
Окассен, даже не вытершись после мытья, надел рубаху и побежал к спальне Николетт. Ногой распахнул дверь. Николетт, лежавшая лицом вниз на кровати, вскочила. Глаза у неё были — как у измученного животного, рот дрожал.
— Что, что случилось, девочка? — быстро спросил Окассен. — Кто тебя обидел? Скажи мне, сестрица! Я за тебя любого в клочья порву!
Он сел на её кровать — ту самую, на которой прятался в детстве от своих кошмаров. Николетт бросилась ему на шею.
— Мессир Окассен! Братец мой! Не отдавайте меня замуж, прошу, не отдавайте!
На шум пришла и мадам Бланка в ночном чепчике и поеденной молью шали поверх рубашки. С изумлением слушала она мольбы Николетт.
— А в чём дело? — недоумённо спросила она. — Жерар тебя обидел? Или ты узнала он нём что-то дурное?
Николетт всё целовала руки Окассена и повторяла одно и то же:
— Не могу! Не хочу!
Окассен встал и мрачно проговорил, обернувшись к матери и Бастьену:
— Выйдите отсюда.
— Может, лучше я с ней потолкую, сынок? — спросила мадам Бланка.
— Матушка, оставьте меня с не наедине! — нервно выкрикнул Окассен.
Растерянные, Бастьен и мадам Бланка покинули спальню. Ситуация казалась двусмысленной и неприличной. Выглядело так, словно между Окассеном и Николетт существовала некая связь, о которой нельзя знать остальным. И Бастьен с досадой подумал: «Она вовсе не в меня влюблена. Окассен спит с ней, а теперь хочет выдать замуж, чтобы сбыть с рук. Не желает жениться на девице низкого рода. А она, по всему видно, любит Окассена, из-за него и страдает».
Тоска с новой силой навалилась на Бастьена. Он ушёл в спальню, лёг в кровать, но не мог сомкнуть глаз — перед ними стояло заплаканное лицо Николетт, её умоляющие глаза.
Окассен вернулся. За стеной, в спальне Николетт, слышались глухие
— Бабские глупости, — хмуро проговорил Окассен. — Выйдет за Жерара, как я велел.
Он улёгся, но Бастьен слышал, что он не спит — ворочается, вздыхает, словно тяжкие мысли мучают его.
Всю неделю готовились к помолвке. Зарезали барашка, двух кур и утку. Месили тесто, сбивали сливки, убрали слежавшуюся солому с пола в трапезной и заменили её свежей травой с цветами. Бастьену неприятно было видеть эти приготовления. Он целыми днями пропадал на охоте, чтобы заглушить тоску. Оказывается, молчаливая белокурая девушка так сильно запала ему в душу. А прежде он думал, что никогда не полюбит никого после Мелинды.
«Нет, я не успел бы так быстро влюбиться, — думал Бастьен. — Я просто внушил себе это. Как она мне советовала — внушил себе интерес к Николетт, чтобы забыть Мелинду.»
А потом они столкнулись с Николетт во дворе. Она несла в подле платья репу в кухню. Взглянув в лицо Бастьену, побледнела и проговорила еле слышно:
— Можно с вами поговорить, мессир Бастьен?
— Конечно. О чём? — так же тихо ответил он.
— Это очень важно... Погодите, сейчас я отнесу репу и вернусь.
Она прибежала, быстро обернулась на окно кухни и схватила Бастьена за руку.
— Давайте отойдём!
Они увлекла его за дровяной сарай. Огромные глаза её не блестели, казались застывшими, словно мутный лёд.
— Мессир Бастьен, я всегда считала вас человеком добрым и благородным. Неужели я ошибалась?
— А что случилось, Николетт? — удивлённо спросил он.
— Вы же видите, как мне плохо. А ведь вы один могли бы избавить меня от этой помолвки.
— Я? — растерянно спросил он. — Почему я?
— Господи, помоги мне! —сказала она с тихим стоном и вдруг закрыла лицо передником.
Несколько мгновений они простояли молча. Бастьен со страхом смотрел на её склонённую белокурую голову, чувствуя, как гнетущая тоска Николетт передаётся ему.
— Николетт, милая, не сердись на меня. Я думал, Окассен поможет тебе.
— Ему наплевать, что я чувствую, он делает только то, что взбрело ему в голову, — хрипло ответила она.
— Но если ты любишь его... — начал было Бастьен.
Николетт подняла голову и отрывисто рассмеялась.
— Я люблю его? Окассена? О, боже мой!
И тут от дома крикнули: «Николетт, Николетт!».
Она побежала на зов. Бастьен остался, ошеломлённый, не знающий, что и думать.
Потом, улучив минуту во время праздничного обеда, Бастьен остановил Николетт у входа в кухню. Она несла блюдо жареной курятины.
— Послушай, милая... Я поздно догадался, — быстро проговорил Бастьен. — Я ведь тоже люблю тебя. Я давно чувствую это.
Она покраснела так, словно лицо её обдало горячим паром. И убежала к столу. У Бастьена бешено колотилось сердце.