Северные архивы. Роман. С фр.
Шрифт:
ше всего? Кого предпочитаете в жизни?
Всех, кто старался или старается улучшить ус
ловия человеческого существования: от Сакия
Муни до Толстого, от Ганди до Иоанна XXIII, если
говорить о сфере духовной. В светском плане
всех, кто близок по духу Сократу или Монтеню
и, конечно, Вольтеру. Духовная и светская сферы
не столь отличны, как это кажется на первый
взгляд...
Какое
чине?
Ум, простоту, доброту, справедливость.
28
Какое качество вы цените превыше всего в
женщине?
Ум, простоту, доброту, справедливость.
Что вы ненавидите больше всего?
Глупость, самодовольство, злобу, несправедли
вость.
Как бы вы хотели умереть?
Спокойно, со страстной сосредоточенностью.
Человек вообще должен подходить с большой
ответственностью ко всему тому, что он создает.
Ведь в некотором смысле он может стать рабом
своих созданий. Размышляя над этой проблемой,
писательница не раз вспоминала каббалистиче
ское предание о Големе. На определенном этапе
своего существования Адам, первородный чело
век, представлял собой всего лишь глиняного Го-
лема, он был лишен божественного духовного
начала. В Каббале, мистической книге древних
иудеев, оказавшей существенное влияние на
средневековых алхимиков, рассказывается, что
можно сотворить из красной глины подобие чело
века — Голем величиной с десятилетнего ребен
ка, написать на его лбу слово «жизнь» — и он
послушно станет исполнять волю каббалиста. Беда
только в том, что Голем очень быстро растет, тогда
достаточно написать на его лбу слово «смерть» — и
он рассыплется в прах. Деятельность Голема можно
направить как на добро, так и на зло; но беда тому
29
каббалисту, который позволит своему Голему до
стичь гигантских размеров. Когда он захочет его
уничтожить, Голем может раздавить его под тя
жестью собственных обломков.
Писатель дает жизнь своим героям, он сам по
падает в зависимость от них. Так было с импера
тором Адрианом, с Зеноном Лигром...
А в более широком плане вся культура для
М. Юрсенар — своеобразный Голем. Книги, карти
ны, памятники дают человеку возможность «про
ложить путь к собственному спасению», испытать
те
вительности, так как день его слишком короток и
слишком тесны стены его темницы. Один лишь
Пиранези мог раздвинуть их на листе бумаги, по
летом своей фантазии протаранить каменную сте
ну воздушным подвесным мостом, ведущим прямо
в небо.
От размышлений над жизнью и смертью форм
искусства Юрсенар переходит к ответственности
человека перед природой вообще. Ее волнуют все
аспекты того, что сейчас принято называть про
блемой экологии. Чтобы личность что-то значила,
необходимо ограничить производство всего того,
что засоряет планету. В ее рассуждениях никакой
назидательности, ведь она пишет, как поэт, созда
ет свою картину мира, imago mundi.
Поначалу читателю покажется, что мир писа
тельницы далек от нас, от наших повседневных за
бот. Нам ли до отплытия, например, на остров
Киферу в изящных одеяниях, едва намеченных
прозрачными красками Ватто? Однако по мере
30
чтения судьбы людей, той вереницы поколений,
принадлежавших одному роду (понятие, несколь
ко отдаленное от нас, равно как и племя), сменяв
ших друг друга на протяжении двух тысячелетий
(наших тысячелетий) на одном и том же куске
земли, который был поочередно и Францией, и
Бельгией, и Нидерландами, который завоевывали
то римляне, то испанцы, то немцы, а «род» все вы
живал, гены переходили от отца к сыну, от матери
к дочери, сходство передавалось самым причудли
вым образом, перескакивая через одно или два
поколения, — все это биение пульса жизни зримо
возникает перед нами, становится осязаемым в
нас самих.
А может, и у нас есть род и племя? В какую зем
лю уходит корнями наше древо? Не в ту ли, что ве
ками терзали то одни, то другие завоеватели?
Чего в нас больше, индивидуальных черт, отли
чающих от других «нашу» личность, или того, что
характеризует «породу», переданную нам предка
ми? Мы рассуждаем вместе с писательницей и
охотно соглашаемся с ее точкой зрения: личност
ные черты проявляются в нас со временем, в на
чале же жизни семья, быт, культура — все
предопределяет вне нас самих нашу форму пове
дения. Ведь наш облик не только отражается в
зеркале, куда мы заглянули. Наш облик прежде
всего — в глазах тех, кто смотрит на нас с трево