Леня Тёмин не помню забылу загробья не стану лукавитьа когда-то как брата любили стихи знал когда-то на памятьа теперь чего нет того нетвсе пропало в тумане и дымеа что души бывают роднымиможно ль верить на старости леткиевлянин полез в москвичичерт понес тебя в чертов Тбилисиа твои стихотворные высигде они поищи посвищикак ты ерзал меж светом и тьмойвечно болен повсюду бездоменсноб и баловень Ленечка Тёминкак надменничал боже ты мойТак меж приступов пьянок суетчеловечески грешен ли слаб лижил да был настоящий поэтна меня не похожий ни каплине завидую и не сужуи в нечаянный день поминаньяхоть и выдадут чару вина мненичего о тебе не скажувот и мой скоро кончится путьи ни скорби о том ни печалипусть за нас с тобой хлопнут по чарев некий час кто-нибудь с кем-нибудь.1984
Московская ода
Ах, Москва, ты, Москва – золота голова!Я, расколов твоих темноту раскумекав,по погубленным храмам твоим горевалвместе с тысячью прочих жидов и чучмеков.Мои ночи в сиянье твоих вечеров,и московский снежок холодит мои веки,искаженный твой облик целую
в чело,в твое красное с белым влюбляюсь навеки.Мне святыни твои – как больному бальзам,но согласья духовного нет между нами, –поделом тебе срам, что не веришь слезами пророков своих побиваешь камнями.Ты, со злой татарвой не боясь кумовства,только силой сильна да могуча минутой,русской вольности веси, ворюга, Москва,прибирала к рукам с Калитой да с Малютой.Ты на празднества лжи созывала детей,оглашая полсвета малиновым звоном,но в пределах твоих, но по воле твоейс целым миром досель непривычно родство нам.Отлетевший твой дух долго жить приказал,да не хочется жить, как посмотришь на лица, –у Василья Блаженного нет прихожан,а в церкви на крови и негоже молиться…Не один изувеченной вечности кладты хранишь, зажигая огни городские,но тебе все равно, что твой брат Ленинградбыть давно перестал тем, чем был у России.Ты родне деревенской в куске отказав,шлешь проклятья и кары взывающим музам,и тебе все равно, что Рязань и Казаньспозаранку твоим обжираемы пузом…Свои лучшие думы я выстрадал здесь,здесь я дружбу обрел, сочинитель элегий,но противна душе чернорусская спесь,и не терпит душа никаких привилегий.Я полжизни отдам за московские дни,хоть вовек не сочту, сколько было их кряду, –но у красной стены чутко спят кистении скучают во сне по Охотному ряду.Стыдно в ступе толочь мутны воды пестом,стыдно новой порой да за старую песню ж, –образумься, родная, трудом да постом,и, пока не покаешься, да не воскреснешь.1987
Непрощание с Батуми
Ну и гугняв же местный бес –запустит дождик суток на шесть,чтоб люди чувствовали тяжестьнепросыхаемых небес.А мне он зла не причинял,а я хлопот его не стою,а мне бы стакнуться душоюс душой магнолий и чинар.В недоуменье дух и плоть,не разберу никак по думе, –какой ты нации, Батуми,и что напрял в тебе Господь.Как ракушка – волной в ушах,как дева – в лучевидной кроне,о тыща и одном балконе,о двух ажурных этажах.И не во сне, а наявупестры под непогодью прыткой,по-детски выложены плиткойпроспекты прямо в синеву.Дано ль прочесть простым умамузоры страхов и бесстраший,под звонко-розовою пряжейприбрежья зелень и туман?Вдруг кто-то в чащу шах-шарах!А кто? Увидеть бы, узнать бы,но немо щурятся усадьбыиз тьмы в оранжевых шарах…Века с недвижностью в очахреальней здесь, чем день текущий,и я гощу с кофейной гущейу сна в бамбуковых дворцах.У сердца нет иных забот,чем жить, от волн морских святея,где медным голосом Медеяотмщенье божие зовет.Потопным топотом дождятщета веков, как пыль, прибита,и эвкалипты Еврипидастоят, до краешка дойдя…1985
Феодосия
В радостном небе разлуки зарюдымкой печали увлажню:гриновским взором прощально смотрюна генуэзскую башню.О, как пахнуло веселою тьмойиз мушкетерского шкафа, –рыцарь чумазый под белой чалмой –факельноокая Кафа!Желтая кожа нагретых камней,жаркий и пыльный кустарник –что-то же есть маскарадное в ней,в улицах этих и зданьях.Тешит дыханье, холмами зажат,город забавный, как Пэппи,а за холмами как птицы лежатпестроцветущие степи.Алым в зеленое вкрапался мак,черные зернышки сея.Море синеет и пенится, какво времена Одиссея.Чем сгоряча растранжиривать прытьпо винопийным киоскам,лучше о Вечности поговоритьсо стариком Айвазовским.Чьи не ходили сюда корабли,но, удалы и проворны,сколько богатств под собой погреблисурожскоморские волны!Ласковой сказке поверив скорей,чем историческим сплетням,тем и дышу я, платан без корней,в городе тысячелетнем.И не нарадуюсь детским мечтам,что, по-смешному заметен,Осип Эмильевич Мандельштамрыскал по улочкам этим.1984
Розы и соловьи
Восточный Крым – страна цветущих роз,что из полынно-выжженного лонавзошли с трудом, и дышат утомленно,и славят тайну хором и вразброс.Услада уст страдающей земли,ее грехов отпетых отпущенье, –когда в глухом и гулком запустенье –какое чудо! – розы расцвели.О сколько их, смиренных, как заря,задорно-алых, кремовых и белых,сошло с холмов и ринулось на берег,приютный мир за жизнь благодаря.Сиянье роз – небесная капель,отрадой глаз обрызгавшая землю.Я их дыханью, вслушиваясь, внемлю,а им полны Судак и Коктебель.О свитки чар из света и тепла,томящих снов бесхитростный талмудик, –о только б раз коснуться и вдохнуть их, –и не горька сума и кабала!Пред ними стыдно жизни прожитой:нам говорят безмолвные пророкио том, что минут царствия и срокии мир спасется вечной красотой…В июньской тьме, шалея от любвик искусству пенья и впадая в ересь,тех роз воздушно-чувственную прелестьзапойно славят птицы – соловьи.Хоть я, признаться, в звуках соловьевне слышу песни: как ты там ни пенься,свисти, бульбулькай, щелкай, – всё – не песня,коли в ней нет мелодии и слов.Что наши судьбы, жесты, письмена,все взмывы духа в рифмах и аккордахпред светом роз, невинных и негордых,чья красота учтива и смирна?У тех тихонь венец земной тяжел:из них жмут масло, делают варенье, –а я сложил о них стихотворенье,и эта блажь – не худшее из зол.1984
Дельфинья элегия
Как будто бы во сне повинном,что не со всяким может статься,я чувствую себя дельфиномна карадагской биостанции.Зачем я дался людям глупыми почему, хоть в скалах выбей,мы то всего сильнее любим,что нам приносит боль и гибель?В бассейне замкнутом и душном,где развернуться сердцу негде,что в теле мне моем недужноми в обреченном интеллекте?Я разлучен с родимой бездной,мне все враждебно и непрочно,и надо мной не свод небесный,а потолок цементно-блочный.С тремя страдальцами другими,утратив братьев и подругу,плыву
и прыгаю за нимипо кругу, Господи, по кругу!Нас держат с котиками вместе,и так расчетливо и дикона мне сбывается возмездьеза поведенье Моби Дика.Во славу трубящей науки,что дуракам сулит бессмертье,сношу бессмысленные мукии не прошу о милосердье.Спасибо, брат старшой, спасибо,дитя корысти и коррупций, –твоя мороженая рыбане лезет в горло вольнолюбцу.И вот – в пяти шагах от моря,от неба синего, от раяя с неразумия и с горяникак не сдохну, умирая.1984
«Ежевечерне я в своей молитве…»
Ежевечерне я в своей молитвевверяю Богу душу и не знаю,проснусь с утра или ее на лифтеопустят в ад или поднимут к раю.Последнее совсем невероятно:я весь из фраз и верю больше фразам,чем бытию, мои грехи и пятнавидны и невооруженным глазом.Я все приму, на солнышке оттаяв,нет ни одной обиды незабытой;но Судный час, о чем смолчал Бердяев,встречать с виной страшнее, чем с обидой.Как больно стать навеки виноватым,неискупимо и невозмещенно,перед сестрою или перед братом, –к ним не дойдет и стон из бездны черной.И все ж клянусь, что вся отвага Дантав часы тоски, прильнувшей к изголовью,не так надежна и не благодатна,как свет вины, усиленный любовью.Все вглубь и ввысь! А не дойду до цели –на то и жизнь, на то и воля Божья.Мне это все открылось в Коктебелепод шорох волн у черного подножья.1984
Коктебельская ода
Никогда я Богу не молилсятак легко, так полно, как теперь…Добрый день, Аленушка-Алиса,прилетай за чудом в Коктебель.Видишь? – я, от радости заплакав,запрокинул голову – и вотКиммерия, алая от маков,в бесконечность синюю плывет.Вся плывет в непобедимом свете,в негасимом полдне, – и на ней,как не знают ангелы и дети,я не помню горестей и дней.Дал Господь согнать с души отечность,в час любви подняться над судьбойи не спутать ласковую Вечностьсо свирепой вольностью степной…Как мелась волошинская грива!Как он мной по-новому любиммеж холмов заветного залива,что недаром назван Голубым.Все мы здесь – кто мучились, кто пелиза глоток воды и хлеба шмат.Боже мой, как тихо в Коктебеле, –только волны нежные шумят.Всем дитя и никому не прадед,с малой травкой весело слиян,здесь по-детски властвует и правитцарь блаженных Максимилиан.Образ Божий, творческий и добрый,в серой блузе, с рыжей бородой,каждый день он с посохом и торбойкарадагской шествует грядой…Ах, как дышит море в час вечерний,и душа лишь вечным дорожит, –государству, времени и черниничего в ней не принадлежит.И не славен я, и не усерден,не упорствую, и не мечусь,и, что я воистину бессмертен,знаю всеми органами чувств.Это точно, это несомненно,это просто выношено в срок,как выносит водоросли пенана шипучий в терниях песок.До святого головокруженьянас порой доводят эти сны, –Боже мой Любви и Воскрешенья,Боже Света, Боже Тишины!Как Тебя люблю я в Коктебеле,как легко дышать моей любви, –Боже мой, таимый с колыбели,на земле покинутый людьми!Но земля кончается у моря,и на ней, ликуя и любя,глуби вод и выси неба вторя,бесконечно верую в Тебя.1984
Воспоминание
Ты помнишь ли, мой ангел строгий,в кого я двадцать лет влюблен,какой возвышенной дорогоймы шли на мыс Хамелеон?Как мы карабкались по кручам,то снизу вверх, то сверху вниз,в краю пустынном и горючемна этот самый чертов мыс,как в тихой бухте при заливемы отдыхали в добрый час,меж тем как тучи грозовыеползли прямехонько на нас,как шли назад путем хорошим,еще сухие до поры,робея, что поэт Волошиннас видит со своей горы,как напрягалась туча злаяи капли падали уже,пытаясь выжить нас из рая,где столько радости душе,а мы в качающемся дымепод надвигающейся тьмоймежду овсами золотымибежали весело домой,как в темных молний пересверкепод шум дождя и моря шуммы прятались с тобой в пещерке,где поместиться только двум,и под разверзшеюся твердьюнас тихо полнила любовьдруг к другу, к миру и к бессмертьюв сокрытой выси голубой.Куда ушли, куда поделись,ярмо вседневности неся,тот день, тот путь, тот мир в дожде весь,каких нам век забыть нельзя?Да не осилит сила вражьяи да откликнемся на зовсвободы, радости, бесстрашьямеж золотящихся овсов!1984
«Не каюсь в том, о нет, что мне казалось бренней…»
Не каюсь в том, о нет, что мне казалось бреннейплоть – духа, жизнь – мечты, и верю, что, звеняраспевшейся строкой, хоть пять стихотворенийв летах переживут истлевшего меня.1986
Искусство поэзии
А. Вернику
Во имя доброты – и больше ни во чье,во имя добрых тайн и царственного лада, –а больше ничего Поэзии не надо,а впрочем, пусть о том печется дурачье.У прозы есть предел. Не глух я и не слепи чту ее раскат и заревую залежь,но лишь одной Душе – Поэзия одна лишьи лишь ее дары – всего насущный хлеб.Дерзаешь ли целить гражданственный недуг,поешь ли хрупких зорь престольные капризыв текучем храме рек, – все это только ризы,и горе, если в них не веет горний дух.Как выбрать мед тоски из сатанинских соти ярость правоты из кротости Сократа,разговорить звезду и на ладошку братасвести ее озноб с михайловских высот?Когда, и для чего, и кем в нас заронендух внемлющей любви, дух стройности певучей?Вся Африка – лишь сад возвышенных созвучий,где рук не сводят с арф Давид и Соломон.Прислушайся ж, мой брат, к сокрытой глубине,пойми ее напев и облеки в глаголы.Есть в мире мастера, течения и школы,и все ж в них меньше чар, чем в хлебе и вине.На ветрище времен обтреплется наряд,и, если суть бедна, куда мы срам свой денем?Не жалуйся на жизнь. Вся боль ее и темень –ничто в сравненье с тем, что музы нам дарят.Когда ж из бездны зол взойдет твой званый часиз скудости и лжи, негадан и неведом,да возлетит твой стих, светясь глубинным светом,и не прельстится ум соблазном выкрутас.Прозаик волен жить меж страхов и сует,кумекать о добре и в рот смотреть кумиру, –а нам любовь и гнев настраивают лиру.Всяк день казним Исус. И брат ему – Поэт.Лишь избранных кресту Поэзия поит.Так скорби не унизь до стона попрошаеки, если мнишь, что ты беднее, чем прозаик,отважься перечесть Тарасов «Заповiт».1978