Скальпель для шейха
Шрифт:
Потому что поддержал отец. Он считал, что дар жизни – великая ценность, после Учения. Люди – слабые существа, они хотят жить вечно. А вечности нет, есть структуризация времени. Все проживают его, организовывают тем, что растут, учатся, заводят семьи, детей, делают карьеру, а потом выходят на пенсию. Единицы из них способны занять себя вне рамок общества, структурировать время жизни так, чтобы прожить сто лет и больше. Люди не знают, чем себя занять. Не догадываются, что душа должна трудиться, тогда и дело в материальном мире найдется. Несовершенство мира
Трансплантация – шанс получить время. Успеть завести семью, потомство, сделать то, что хочется. Мне хотелось использовать шанс и стать матерью. Я верила, рано или поздно появится программа, и, может, я буду участвовать в ней. Смогу выносить ребенка, дать ему имя и буду растить. Поэтому я пошла в хирургию и трансплантологию.
Операцию по изъятию и пересадке назначили на девять утра. Когда я вошла в операционную, Мэдокс уже ждал со своей командой.
Донор – молодая женщина.
Я взяла скальпель, собралась с духом и провела разрез от ямки на ее шее до лобковой кости. Вошла в брюшную полость. Команда Мэдокса приступила к извлечению сердца, вооружившись пилой, раскрыла грудную клетку.
Началась работа.
Каждый занимался своим. Все делалось пошагово. Вскрыла живот, сдвинула входящую ободочную и двенадцатиперстную кишку, обнажая аорту и полую вену, перетянула аорту, готовясь к катетеризации. Отделила печень от диафрагмы и забрюшинного пространства, аккуратно рассекла ворота печени и, найдя желчный проток, разрезала его, давая желчи вытечь, а затем отделила ренальные вены и артерии, ведущие к почкам.
К тому моменту команда Мэдокса, извлекавшая сердце, сняла хирургические костюмы и ждала у нас за спинами. Им хотелось быстрее пойти отдохнуть перед вторым этапом работы с реципиентом, но, скорее всего, Мэдокс велел оставаться до конца.
На секунду я прервалась, пока ассистенты трудились над тем, чтобы поместить в аорту трубку для введения в полости организма кардиоплегического раствора, останавливающего биение сердца.
— Не трогать! – громогласно заорал Мэдокс.
Все замерли на местах.
Разозлившись, рывком отодвинула стерильный занавес, открыла лицо донора, вздрагивая.
— Закрой! Быстро!
Я узнала лицо! Видела его. Девушка из московского офиса компании. Красивая брюнетка с шоколадным оттенком волос, работающая на ресепшене. Кристина.
— Вернись! Я сказал на место!
В это время перерезали полую вену прямо перед входом в сердце, и кровь хлынула внутрь тела, заполняя грудную полость, выхлестываясь, брызгая на костюмы и заливая пол.
Остальные операции я делала на автомате, не заметила, как покалывают пальцы, когда откачали кровь и заполнили раствором, сохраняющим органы. Как засыпали брюшную полость донора колотым льдом. Органы Кристины были вырезаны, промыты и бережно уложены в стерильную емкость. Я, слишком потрясенная, не могла
Как она погибла? Понятно, что многие сотрудники, работая в такой структуре, как «Сафино», имели более глубокое, а главное – грамотное понимание о современном донорстве. Эти люди понимали, своей смертью они могут спасти не одну, а несколько жизней. Даже после, неся в мир добро через других людей. И если бы не упорное сопротивление Мэдокса, не была бы так удивлена. Донор не звезда, не светское лицо и не член богатой семьи, не желающей огласки. Или нет? Времени на рассуждения не оставалось, они приступали ко второй части операции.
Руфус.
Накануне у него поднялась температура, отказали почки, он находился на диализе и впал в кому. На время операции мы с Мэдоксом забыли разногласия, работая слаженно, как единая команда под негромкую музыку, льющуюся из динамика плеера.
Все шло как по маслу, сделали разрезы, печень, на счастье, не запуталась в рубцовых тканях, выглядела травмированной, уменьшенной, но добраться до нее оказалось нелегко. Команда углубилась в брюшную полость, откачала пять литров жидкости, называемой «асцит», что являлось нормой для таких видов поражения. Оценили ее. Ведь сколько бы ни делали снимков МРТ, никогда не знаешь, что внутри. И, несмотря на кровавость операции, та прошла успешно. Когда же дело дошло до почек, Мэдокс, до этого по плану занимающийся своими органами, зашипел на меня.
— Удаляйте все.
Я не поняла его, замерла, наблюдая, как с кончиков пальцев стекает кровь Руфуса.
— Обычно же оставляем.
Если орган может работать, почку досаживали на намеченное с точки зрения врача место, не трогая старую, это могло со временем, когда часть нагрузки будет снята, восстановить орган.
Я проигнорировала его и закончила зашивать.
Почка ожила, начав вырабатывать мочу, и уже собралась снять второй зажим, как тот грубо схватил меня за запястье, едва не опрокинув на реципиента.
— Если ты сейчас же не вырежешь старую почку, клянусь тебе, это будет твоя последняя операция. Ты поняла? – проклекотал он, грозно зыркая глазами.
Пациент от такого действия не приобретал никаких выгод. Более того, мог получить в будущем ущерб, если по каким-нибудь самым разным причинам донорская почка откажет.
Мне стало совершенно нечем дышать от злости. Надоело, я долго вела себя, как хорошая девочка. Нервы на пределе, усталость добила, и я, едва дыша, испепелила Мэдокса взглядом, выкрикнула:
— Ты принес клятву Гиппократа!
Этот араб выглядел, как обезумевший маньяк, даже по тем кусочкам кожи, что были не закрыты маской, шапкой и костюмом, виднелось, что он в ярости.
— Вон! Пошла вон, сука! — он начал пихать меня к двери, пока не выставил прочь, захлопнув дверь.
Вопил он так, что слышал весь этаж.
— Не пускать на порог!
Нервы вконец сдали, и, сев на корточки, я зарыдала. Разве возможно работать в таких условиях? И сколько? Подбежали медсестры, персонал, кто-то принес воды.