Скальпель для шейха
Шрифт:
В операционной оставалось зашить Руфуса и доставить в реанимацию. Я кое-как поднялась. Взяла себя в руки и пошла заполнять бумаги и отчет о проделанной работе, ненавидя Мэдокса до глубины души.
Покончив с бумажной волокитой, когда стемнело, усталая, я притащилась домой, считая, что прошел один из самых тяжелых дней в жизни. Но раз пациент жив, не самый тяжелый. Хорошо, что это скоро закончится.
Андрея не было дома, и это казалось к лучшему, потому что то, что произошло, заставляло серьезно задуматься о том, чем именно занимаются в компании «Сафино». Почему у тех доноров,
42
Андрей гордился собой и настолько же ненавидел новую работу, возвращаясь с ночной смены несколько недель спустя. Работа в закрытой лаборатории, располагающейся под парковочными уровнями клиники, казалась ужасной.
Когда Вера объяснила ему, что должность помощника лаборанта, на английском звучащая довольно заковыристо, подразумевает хороший трамплин для начинающего фармацевта, он ничего, кроме разочарования, не испытал. Биофизические исследования интересовали его меньше всего. И чем они там занимались, не хотелось ни понимать, ни знать.
Работая по ночам, он мыл пробирки, полы, выполнял самую грязную неквалифицированную работу и ненавидел Марса Брицкрига. Он не мог выносить каждый сантиметр искусственно освещённого стерильного подвала. Помещение находилось даже ниже уровня морга. Ниже, наверное, были только технические этажи. Что за радость, будучи целиком экипированным в защитный костюм небесно-голубого цвета, учиться готовить препараты для микроскопов и выносить мусор в специальное помещение, где находилась мусоросжигательная печь?
Мусор состоял из останков мышей, иногда собак, кошек и других подобных лабораторных отходов. Мешков за день скапливалось великое множество. Работа проще некуда — возьми, унеси, загрузи в печь, сожги, а затем по новой. Между делом всё остальное. Волоком он тащил тяжёлые чёрные пластиковые мешки по кафельному полу длинного коридора, за стенами которого через стёкла можно было разглядеть полки, на которых стояли залитые растворами стеклянные банки разных форм и размеров. В них находились демонстрационные образцы воздействия бактерий и препаратов на человеческое тело. Можно увидеть массу зародышей самой различной стадии развития, ноги и руки, человеческие головы, разделённые на ломти толщиной в несколько сантиметров, безликие торсы, мужские и женские, разрезанные пополам и плавающие в формалине.
Здесь, как ни в одном другом месте, ощущалось, что внутренняя часть науки, как и любой зад, не имеет чистого обзора. Для неподготовленного человека, не медика, зрелище казалось кошмарно-тошнотным, и он старался не смотреть лишний раз по сторонам.
Андрей дотаскивал груз до печи, отодвигал металлическую заслонку и запихивал в ревущую огненную пасть очередной тяжёлый мешок. Иногда он чувствовал сквозь перчатки и мешок чьи-то конечности, стараясь об этом не думать и не гадать, рука это или нога. Задаваясь одним важным, но крайне возмутительным вопросом: разве он подобное заслужил?! Разве он об этом мечтал?
С Верой он виделся теперь только мельком утром, когда приходил
Так и произошло. Она пришла к нему утром с булочками и свежим кофе и выглядела, как обычно, обворожительно, но бледно. Словно слегка выцвела и потеряла сексуальный запал, который обычно расходился от неё шлейфом, куда бы она ни шла.
Они сидели в летнем садике, наслаждаясь ничегонеделанием, звуками птиц, машин, шелестом деревьев.
— Что произошло? — желудок Андрея свело от страха. Неужели она пришла сказать ему, что бросает его? Что он будет делать?
На её лице мелькнула улыбка, и она выразительно колко посмотрела на него.
— Мэдокс перестал быть чужим.
Прозвучало как-то странно, по-идиотски, настолько, что он нервно засмеялся и, не сдержавшись, съязвил:
— Что, начал тебя любить?
Она молчала, неспешно и как-то собранно потягивая кофе.
— В некотором роде.
Возникла мучительная, долгая пауза, в которой он не знал, что ей сказать.
— Ты бросаешь меня?
Она удивлённо посмотрела на уже бывшего любовника, поняв, что слегка забылась и давно молчит, разглядывая в заборе неведомую никому точку.
— Ты знал, всё когда-нибудь закончится, — она поднялась и взяла сумочку в руки, разыскивая сотовый. Ей хотелось побыстрее уйти и позвонить мужу. На мгновение она зашаталась, не справляясь со слабостью, и начала падать. Андрей подхватил её.
— Голова последние дни кружится, — вместо сотового она достала упаковку обезболивающего.
— Что это?
— Таблетки от головы, Мэдокс дал.
Андрей нахмурился, но спросил другое:
— Может, ты беременна?
Мысль ей понравилась, воодушевила, и она загорелась от счастья, на мгновение став прежней бесшабашной Полиной.
— Я об этом не думала, — она сунула таблетку в рот, запивая её кофе, в радостной взволнованности изучая в инструкции, что там говорилось касательно беременных. — Было бы чудесно. Мэдокс хочет детей.
Андрей скептически приподнял бровь, не узнавая прежнюю любовь.
— А может быть, он мой.
Она выглядела настолько удивлённой, что засмеялась.
— Нет. С тобой я пила противозачаточные, — она улыбнулась, вспорхнула со стула и покинула дом в поисках ближайшей аптеки с тестами на ХГЧ.
***
Джон Смит выбрал полицию и всегда стремился работать в отделе специальных расследований ФСОН, потому что его отец тоже там работал. Ему доставляло удовольствие ощущение от ежедневного осознания того, что он приносит пользу своей стране и миру. Безусловно, карьерные перспективы его тоже волновали, и сильно, но смысл его жизни состоял именно в работе. Он приносил огонь правды туда, где до него царило зло, где мрак и несправедливость съедали всё светлое и лучшее, что было в людях, где правильные и законопослушные граждане отходили, опустив руки, где не срабатывал закон и обычная полицейская система.