Смирновы. Водочный бизнес русских купцов
Шрифт:
В доме купца Беляева Арсений Алексеевич открыл ренсковый погреб; приказчиками у отца работают Яков и Петр. Вместе с сыновьями Арсений Алексеевич входит в московское купечество третьей гильдии и все в том же, 1858 году женит сына Петра на дочери купца, Наталии Александровне Таракановой.
Это был второй брак моего батюшки. Первый был недолог – умерли и жена, и двухмесячный сын.
Но теперь, по разумению Арсения Алексеевича, Петр твердо стоит на ногах. Не задумываясь над тем, что Яков старше, Арсений Алексеевич передает Петру управление
В ренсковом погребе Петру Арсеньевичу тесно – он арендует еще один, у Василия Григорьевича Морковкина. Торговли винами Петру Арсеньевичу мало – он объявляет капитал в 5000 рублей как купец второй гильдии: это звание дает ему право не только торговать, но и заниматься производством винно-водочной продукции.
– Вот и решайте, Евгения Ильинична, – говорю я вдове брата, – откуда считать начало смирновского дела – либо с 1860-го, если по факту; либо с 1818-го, если по истории нашей семьи…
…В жизни мой батюшка был образцом ответственности и порядочности. Не знаю ни одного случая, чтобы он нарушил данное им слово. Не помню, чтобы он обманул кого-то из семьи – супругу ли, детей ли. Никогда я не видел его пьяным или в гневе. Не ругался он и бранными словами. Я помню его неизменно строгим, затянутым в черный фрак или сюртук. Часто он уезжал за границу – то в Париж, то в Мадрид, то в Филадельфию, откуда неизменно привозил нам всем богатые подарки.
Наши семейные обеды проходили чинно, по-купечески. Никто из домашних не имел права притронуться к еде без его разрешения.
Он всегда читал перед обедом молитву: «Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеше им пищу во благовремении: отверзаеши Ты щедрую руку Твою и исполняеши всякое животно благоволенья»…
И только после его слова «Аминь!» мы все осеняли себя крестом и принимались за еду.
Как-то раз после обеда, еще будучи маленьким, я сидел у него на коленях и играл цепочкой от его часов. Петр Арсеньевич смотрел на меня влюбленными глазами.
И тогда, собравшись с духом, я спросил:
– Батюшка, а чего ты такой хороший?
– Как понять?
– Ну, все говорят: «Вот, Петр Арсеньевич, он такой хороший!»
– А кто говорит-то?
– Да все! И матушка, и рабочие, и дед Ломакин…
– Сам не знаю. Каждый, наверное, по своей причине хвалит. Ломакин – за одно, рабочие – за другое. Матушка меня любит, наверное. А за что хвалят, говоришь?
– Ну, там, по-разному. Что не ругаешься ни с кем, не кричишь, как другие взрослые. Нас с мамой любишь.
– А чего ж мне вас не любить? Меня все любят, и я всех люблю.
– Даже страшного деда любишь?
– Какого страшного деда?
– Ну, твоего, деда Арсения?
– А, батюшку моего-то? Люблю, конечно!
– А чего ж его любить, раз он такой страшный?
– Да в чем страшный хоть?
Объяснить это батюшке я тогда не сумел.
Мой дед Арсений Алексеевич умер в нашем доме на Пятницкой. Я, тогда двухлетний,
Однажды утром меня разбудила моя гувернантка и повела в его комнату, куда я всегда боялся даже заглянуть, чтобы не столкнуться с тяжелым взглядом деда.
В комнате было темно, зеркало было завешано черной тряпкой и трещали свечи. У кровати стоял толстый священник. «Поцелуй дедушку!» – сказал он мне и подвел к его кровати.
Дед спал, но дыхания его я не уловил. Меня подняли под руки и поднесли к нему. Глаза его были закрыты, и мне показалось, что вот сейчас он их откроет и накричит на меня страшным голосом.
Это настолько меня испугало, что я разревелся и был выставлен за дверь.
– Дедушка твой не страшный был, а справедливый, – говорил мне Петр Арсеньевич. – Много работал в жизни.
– А теперь он отдыхает?
– Теперь – отдыхает, Царство ему небесное!
– А это где Царство? На небе?
– На небе, сынок, на небе…
– А где лучше: на земле или на небе?
– Ну, на земле тоже хорошо, если на Родине.
– А где твоя Родина? В этом доме? Или в другом?
– Моя Родина отсюда далеко.
– Где – что далеко? Как Сокольники, где наша подмосковная? Или как Кунцево?
– Ярославская губерния моя Родина.
– А что такое Ярославская губерния, батюшка? Это как Москва? Или как что?
А Ярославская губерния, пояснял мне мой батюшка, это «как все» – и как Москва, и как все остальное. Свое сердце он оставил там.
Глава 3
Пятницкая улица – ягодный рай
Пятницкая улица, на которой стоял наш дом, была одной из старейших в Москве. Она получила свое название в честь церкви Святой Параскевы Пятницы36, которую тут возвели еще в XVII веке.
Саму церковь назвали в честь родившейся в пятницу христианки Параскевы, жившей в Римской империи. Император Диоклетиан, известный своими гонениями на христиан, предал ее суду за веру. Но вершивший суд правитель предоставил ей выбор: если Параскева отречется от Христа, он готов на ней жениться. Однако Параскева предпочла плаху.
Церковь Параскевы Пятницы перестраивали не раз, делая ее все краше и выше. Храм украшал Замоскворечье со времен Ивана Грозного.
Улицу нашу проложили в XII—XIII веках через местность, покрытую густым лесом. Эта улица-просека стала началом торгового тракта из Москвы на юг – в Рязань и другие города Древней Руси, получив название «Большая дорога».
Пятницкую обживали люди разного сословия, перекраивая улицу и дома всяк на свой лад.
Ее поминал Михаил Лермонтов, видел Лев Толстой, описывал Александр Островский. В 60-х годах прошлого века Замоскворечье было похоже на губернский или хороший уездный город. В нем было мало жизни и движения.