Снежный путь

Ваалгин Роман

— Эта… — Охотник попытался приподняться.

— Да лежи уже. — Сара подала ему тарелку, уже наполненную мясом, — Подкрепляйся. Восстанавливай силы.

Когда все насытились, Старик снова попытался было завязать разговор:

— Вот ты про Америку говорил… Бог с ними с президентами… В России, как я слышал, тоже «дирижёров» хватало… Но ведь сильная держава была, правда? Насколько я помню — не было им равных?

— Торгашеская от начала и до конца. — Лениво ответил Охотник, которому стало не до разговоров.

— Но не могла же просто торгашеская держава так выбиться вперёд? Значит

было что-то, что позволило совершить такой скачок?

— Ага. — Охотник явно засыпал. — Первая и Вторая мировые войны. Поставки оружия. Это раз. Два: во время второй мировой европейские толстосумы так пересрали за свои капиталы, что шустренько попереводили их за океан, поскольку имели все причины опасаться того, что дядька Гитлер не постесняется на правах победителя потрясти Швейцарию. Так и получилось, что пока Европа воевала — Америка жирела на её же добре. А в самих американцах нет ничего такого особого. Мне даже кажется, что если бы не эти войны, Америка так бы и осталась малоупоминаемой и ничем особо не выдающейся заокеанской страной. Как Канада там… как Мексика… Правда, Мексика — это текила и сомбреро, Канада — это обалденная природа и много снега, не меньше, пожалуй, чем в Сибири, ну и Америка была бы известна в своём роде… Гамбургеры там, бродвейские мюзиклы…

— Но Америка же тоже воевала, как мне известно.

— Ага. И теперь каждый американец уверен, что это именно его страна выиграла эту войну.

— А разве нет?

Но Охотник на это только криво улыбнулся, оглушительно рыгнул и махнул рукой. Глаза сами по себе закрывались, тело налилось приятной сытой тяжестью и ленью, и он решил не сопротивляться естеству — блаженно вытянулся, натянул одеяло до самого носа, и, икнув на прощание, тут же заснул.

Глава 4. Долгие вечера (день третий)

Пробуждения в пещере Старика были интересны тем, что не имелось никакой возможности сказать — ночь сейчас или день. Охотнику приходилось ориентироваться по своим друзьям из Ковчега. Если спали — значит ночь. Если бодрствовали — значит день. А Старика, похоже, мучила старческая бессонница. Да и Псы «ночью» уходили на охоту. В очередной раз открыв глаза, Охотник понял, что «на дворе» ночь.

Старик сидел в своём кресле и всё читал. Только сидел теперь лицом к Охотнику, а не к огню. Поэтому Охотник смог разглядеть название очередной книги и её авторство. Кажется, он читал такое, но точно не помнил. Вроде как старик читал книжку некоего писателя последних перед Апокалипсисом дней. Одного из многочисленной братии тех, кто подвизался на безудержном сочинении фэнтэзийно-фантастных сказок для детей и взрослых детей. Причём отличался тем, что выдавал продукт в объёмах невероятных. И книги его оказывались настолько же бездарненькими и скучными, насколько толстыми и многочисленными.

— Лучше бы ты Кафку читал, старый пень. — Пробурчал Охотник, глядя на Старика заспанными глазами через узкие щёлочки, образованные наплывающими друг на друга веками. Как понимал Охотник, такая странность организма происходит с ним от тяжёлой и сложной жизни последнего времени.

— Да чтоб тебя черти взяли. — Буркнул Старик не отрываясь от книги. — Вроде

проще уже некуда, а ему опять не нравится.

— Вот потому и не нравится, что проще уже некуда.

— А я слышал, — сказал Старик, — что главное в книге — чтобы она интересной была, а остальное — неважно.

— И где ты там интересное нашёл? Невыразительная тягомотина в красочной упаковке. Бубль-гум для мозгов.

— А что в нём плохого? После трудного дня Кафка может и не пойти, а это — в самый раз. Не напрягаешься, отдыхаешь.

— Ага. И быстро привыкаешь. Недельку почитай такое, и Кафку читать уже никогда не сможешь — мозги закиселятся.

— Ты чего такой нудный, Охотник? Лежать скучно? Так мне тоже не в радость, что ты на моей кровати телеса свои раскинул. Мне вона приходится с молодёжью на полу дрыхнуть. А седина в бороду, как известно, — бес в ребро. Нет-нет, да ущипну Сарочку за филейную часть. А она от этого визжит. Мне-то без разницы — я уже не слышу почти ни черта, но Хаим ревнует.

Охотник заржал так, что испуганно забилось пламя в очаге, а Хаим и Сара проснулись и удивлённо на него воззрились.

— Да вы спите, спите… — Успокоил он их. — А кстати, старче, у тебя там гляжу прямо вечный огонь какой-то… Чем топишь?

— Газовую колонку сделал. Здесь недалеко «карман», пользую потихоньку…

— А мы это… Бум-карабум не сделаем?

— Я тут, при этом камельке, уже несколько лет. И ничего. Так с чего бы сейчас?

— Вот то-то и оно, что несколько лет. А ну как там расшаталось чего, проржавело?

— Это кумпол у тебя проржавел, и всё оттуда выдуло. Оставь горелку в покое. От неё здесь и светло и тепло.

— И очень безопасно.

— Дрейфишь?

— Да не то, чтобы очень. Просто смерть — она разная бывает. Бывает глупая, а бывает и ещё глупее.

— Много раз помирал, что выводы делаешь?

— Видел, как умирают другие. Умные учатся на чужих ошибках.

— То есть умные ошибок не делают? Значит умные учатся на ошибках дураков?

— Именно. И не повторяют их.

— Отстань, замумил уже.

— Это на тебе литература читаемая сказывается. Тебя даже слова подбирать ломает уже. А скоро и мыслить несложными образами начнёшь.

— Нет, ну что за скотина такая? — Старик захлопнул книгу. — Ну что тебя не устраивает?

— Ты меня вылечил, приютил, теперь я в качестве ответной благодарности беспокоюсь о тебе. Вот если бы ты хотя бы «Нейромантика» гибсоновского читал, то единственное, что я бы тебе сказал, так это: «Читай вслух!» А это фуфло…

— Понятно. По киберпанку западаем, да? Фантастика в чистом виде не котируется? Как и классика…

— Погодь, погодь! — Охотник даже заёрзал на месте. — Какая контра тебе сказала, что я классику не люблю?

— Но Кафку же ты не читаешь?

— Читал! Но к классикам я бы его относить не стал. Просто помер мужик давно. Ну и не понравились мне его творения. Но разве Кафкой литература ограничивается?

— Ну, хорошо… — С терпеливой обречённостью согласился Старик. — А что же ты такого классического читал, что тебе понравилось?

— Ну-у-у… — протянул Охотник, — в основном попсовиков всяких того далёкого времени… Гюго там, Конан-Дойл, Дюма…