Сочинения

Луцкий Семен Абрамович

Памяти А. Блока («…Перешепот ветвей…»)

…Перешепот ветвей, Ветер медленной грезой приходит-уходит, В заколдованной роще лучей и теней Кто-то бродит. Кто-то бродит и ждет, Что-то ищет, зовет И рыдает душой опустевшей, Но бесслезные очи, как пропасть — без дна, И души его тень средь теней так черна, Как тоска по любви отлетевшей… О, зачем над бровями терновый венец! Брат, ты жив иль мертвец? …Переклики встревоженных птиц, Звон подземный ручья у корней… Сколько в мире холодных сердец, Средь священных страниц сколько черных страниц… В Богом проклятой роще теней. …Тот, кто бедных бедней повалился вдруг ниц, Повалился у пней и молчит… А над ним высоко в переплете ветвей, Как алтарь изувера-пророка Человеческой кровью горит Черно-алое небо Востока… 28. VIII <19>21

«На

русское — так непохожее…»

На русское — так непохожее Чужое небо надо мной… Я — странник Божий, я — прохожий, Иду невольною тропой… Иду, и все, что яд в «сегодня» И все, что русское во мне, Горит в душе, как в преисподней И стонет на туманном дне… Чужую землю попираю Неверным шагом, не спеша… О, знает кто, о чем мечтаю, Чем обезумлена душа? О, знать бы, знать — куда иду я, Когда, каким путем приду В родную, пьяную, больную Россию, бледную, в бреду… Усталый странник, чуть шагаю, Сам бледен-бледен, с виду — тих, И русской песни грустный стих Непозабытый называю… А сердце медленным огнем Роняет тяжкие кровинки На непонятные мне днем, А ночью страшные тропинки… Givors, 15. XII <19>21

«Звезд искристых трепетанье…»

Звезд искристых трепетанье, Грусть Луны и Солнца блеск, Ветра чуткого дыханье, Волн морских мятежный плеск — Все во мне и все со мною, Всех стихий волшебный мир, Я рыдаю под Луною, Мне под Солнцем светлый пир. Я влюблен в зарю заката И в восходную зарю, В сказку, что была когда-то, В сказку, что, живя, творю. Я люблю грозы зарницы И тревогу странных снов, Грезы — взлеты Божьей птицы, Обаянье чистых слов… Отчего ж я жизнь напрасно Без тоски хочу любить? Жизнь-царица, как прекрасна Ты для тех, кто может жить!.. Я не вижу глаз царицы. Жизнь, жизнь, не прокляни! О, открой свои ресницы, На земную боль взгляни… Givors, le 16. IV <19>22

«Люблю намеки, полутоны…»

Люблю намеки, полутоны, В лесах таинственные звоны Ключей подземных у корней, В полях колосьев колебанье, И взора легкое дыханье, И песню дальних косарей… Люблю весной седые стены Старинных замков-теремов, Вершин волны кружевность пены И все измены-перемены И форм, и звуков, и цветов… Я все люблю. О всем тоскую. За все Творца благодарю… Люблю любовь свою больную, Тебя люблю, мою Святую, И даже боль свою люблю… Givors, 5.V <19>22

Молитва («Благодарю Тебя, Творец…»)

Благодарю Тебя, Творец, Умом, душою, сердцем, кровью За то, что я опять певец, За то, что осиян любовью… За то, что после черных дней И после бледной полуночи Ты дал мне солнечных лучей, Звездами осветил мне очи… За то, что, вечный пилигрим, Обрел оазис я в пустыне, За то, что я люблю, любим, И Ты привел меня к святыне… Ты душу напоил зарей, Наполнил сердце мне цветами… Да буду я всегда с Тобой! Да будешь вечно Ты над нами! Теперь могу я пламенеть, Теперь зарей гореть я буду, Придя к любви — земному чуду — Я Твой певец! Я буду петь!.. 6. IX <19>22

Фея-весна («И жабы. И гады. И тина. И омут…»)

И жабы. И гады. И тина. И омут… Болото, болото у пней! Гниет, притаилось… И тонут в нем, тонут Остатки непрожитых дней… И я заблудился. И я — у болота. Я плесени пленник теперь. Когда-то молился и верил во что-то… Изверилось сердце… Я — зверь… Тоскливые ивы на страже трясины, Теряясь, шуршат камыши… Кто алые сердца похитил рубины? Кто шепчет: «Молчи! Не дыши!»?.. Смирился. Молчу. Не дышу. Увядаю. Все глубже. Сильней. До колен. И вот — еще глубже. И чую, и знаю — Навеки, навеки мой плен… Но что это? Вдруг меж ветвями мелькнула Чудесная фея-весна… Все ближе и ближе… И вот протянула Мне белую руку она. И

бледному сердцу вернула рубины, Шепнула: «Очнися, дыши!» Я силы почуял. И — вон из трясины, Где жутко шуршат камыши. И — вон из трясины… И в сердце — рубины, И фея — светлее всех фей!.. Я с нею пройду все лесные глубины, Где чист и прозрачен ручей… Я с нею найду снеговые вершины, Где в синем все небо огне, Провалы, обвалы, озера, стремнины, И выйду к напевной волне… Givors, 6.IX <19>22

Песня колокола («Я — чистый колокол на башне…»)

Я — чистый колокол на башне. Да будет бронзой песнь моя! Над лесом, городом, над пашней Да стихнет гул вражды вчерашней! Внимайте, горы и моря!.. И будет песнь моя такою, Какой никто еще не знал, Я тайну Вам свою раскрою, Я расскажу, какой рукою Мой в звоны обращен металл… …Я помню долгих лет страданье, Мое качанье в пустоте, Над башней сонное молчанье Иль похоронное рыданье И порыванье к красоте… Я утром звал людей к молитве, А сам молиться не умел, Я бил набат в пожаре, в битве, Я звал людей к трудам и жнитве, Но звонко никогда не пел… И вдруг — я помню час священный — На башню поднялась Она, Покрыта мантией смиренной… И на груди — цветок нетленный, В очах — безумная весна… Она слегка меня коснулась Своею светлою рукой И так безбрежно улыбнулась, Как будто небо развернулось Над морем утренней зарей… И стан ее был стройно-тонок И руки — чистые, как снег… И стал я чистым, как ребенок, И стон мой сделался так звонок, Как песнь любви, порыва, нег… …Внимайте, звезды голубые В тумане солнечных плеяд! Внимайте, люди! Я простые Вам буду песни петь святые, Как свят простой Ее наряд… Givors, 7.IХ <19>22

«Ах, музыка в душе моей…» [141]

Ах, музыка в душе моей, И я, натянутой струною, — Пою, пою, как соловей Поет влюбленный под луною… Чудесней песни в мире нет! Нет в роще соловья такого! Ведь я влюблен! Ведь я поэт! И все вокруг так ново-ново… Ах, музыка в душе… Как стон!.. Я — скрипка с тонкими струнами, А ты — смычок… И бог над нами С улыбкой держит камертон… 8. IX <19>22

141

Ах, музыка в душе моей. Послано в качестве письма жене с припиской под стихами: «Золотые крошки мои, спасибо, спасибо за поздравления и пожелания. Как мне больно, что я не был с Вами в этот день!.. Не грустите, ангелы мои, скоро, скоро заживем все вместе, КМЖ <клянусь моей жизнью>!.. Крепко-крепко целую Вас. В<аш> папка. Крепко целую всех». Вероятно, написано в ответ на поздравление с днем рождения (23 августа).

Черный сонет («Ужасное, уродливое время…») [142]

Ужасное, уродливое время… Как страшно жить! И не грешно ль любить?.. Кто черное посеял в мире семя? Кто брату брата повелел избить?.. Позор. Война. Насилье. Кровь. И голод… И трупы, трупы, трупы — без числа… О, Господи! Зачем Твой день так золот, Но так Твоя десница тяжела?.. Безмерная распущена стихия… От ящика Пандоры снят затвор, И гады вышли на земной простор… Во тьме вампир над миром бьет крылом, И там, где был наш, братья, общий дом, — Кресты, кресты!.. Ты — кладбище, Россия!.. 10. IX <19>22

142

Черный сонет. Слово «ужасное» вписано над зачеркнутым словом «тяжелое».

«Четыре ветра надо мною…»

Четыре ветра надо мною, Четыре голоса во мне, Но лишь один поет струною, Дрожащей в яви и во сне… И первый голос — ветер южный, Второй — оттуда, где закат, Полярный третий, белый, вьюжный, Но лишь четвертому я брат… В степях далекого Востока, Над нивой родины моей Он веял вольно, одиноко Среди удушливых ночей… В глухие избы он врывался, Над мертвым городом летел, Он скорбью русской напитался И русским голосом запел… Когда, звенящий кандалами, Он пролетает надо мной, Он сыплет черными цветами И дышит дальнею весной… И мне, бредущему с котомкой На неприютном берегу, Приносит грезу-незнакомку… — Ее я свято берегу… Givors, 11.IX <19>22