Сочинения

Луцкий Семен Абрамович

На смерть Сергея Есенина [104]

Услышишь ты волнующе-глухие Трех сыновей последние слова? — Теперь ты плачешь, горькая Россия! Сплетается народная молва… Твой первый сын… Ты помнишь, как тревожно Он звал тебя в разливе нежных строк… Ты изменила образ непреложный, В сырую ночь ушла… И умер Блок. И сын второй, рожденный для отваги Тот воин, собиратель жемчугов… В каком теперь покоится овраге У ног твоих сраженный Гумилев? Россия, невозможная Россия, Что думаешь, куда идешь? Зачем? — Опять взыграла темная стихия, Твой третий сын невозвратимо нем… Пьянея молодостью удалою, Он распевал, как птица на лету, С твоей дружил унылою землею, Твою хранил огромную мечту… Но ты, Россия — сказочное слово! Но ты, Россия — «собственная стать»… Сын изнемог, а для тебя не ново Еловый

гроб к погосту провожать… Так растеряешь ты, не замечая, Так лучших потеряешь ты детей, Печальная, любимая, больная, Неласковая между матерей. И, может быть, в безвестной деревушке Уже теперь какой-то мальчуган, Другой Сергей — быть может, новый Пушкин — Отмечен русской кличкой — хулиган. И гонит на твои поля нагие Стада коров и смотрит на ворон… Россия, непонятная Россия, Ужель — и он? 1926

104

На смерть Сергея Есенина. По предположению Э. Штейна, Луцкий познакомился с С. Есениным в пору европейского вояжа русского поэта (Эммануил Штейн, «Поэты Русского Зарубежья о Есенине», Столетие Сергея Есенина: Международный симпозиум. Есенинский сборник. Вып. III (Москва, 1997), стр. 330). Свое стихотворение Луцкий читал 27 февраля 1926 г. на вечере памяти С. Есенина в Союзе молодых поэтов и писателей. Вторая строфа опирается на блоковские образы:»Ты изменила образ непреложный» — «Но страшно мне: изменишь облик Ты» (Предчувствую Тебя. Года проходят мимо, 1901); «В сырую ночь ушла» — «В сырую ночь ты из дому ушла» («О доблестях, о подвигах, о славе…», 1908). В третьей строфе: собиратель жемчугов — аллюзия на название сборника стихов Н. Гумилева Жемчуга (1910; 2-е изд., 1918/ В каком теперь покоится овраге/ У ног твоих сраженный Гумилев? — Традиционная для русской поэзии метафора «оврага» как «место казни»=«могила поэта», см., напр., в стихотворении В. Набокова Расстрел (1927): «Бывают ночи: только лягу,/ в Россию поплывет кровать;/ и вот ведут меня к оврагу,/ ведут к оврагу убивать» или Ахматовой Все это разгадаешь ты один, посвященное расстрелянному Б. Пильняку (1938): «Кто может плакать в этот страшный час/ О тех, кто там лежит на дне оврага…» (недаром Луцкий оценивал это стихотворение как «антисоветское», см. в письме к В. Л. Андрееву от 19 мая 1974 г.); кроме того, здесь, возможно отразилось стихотворение П.-Ж. Беранже (пер. Ф. Тютчева) «Пришлося кончить жизнь в овраге…», с которым траги-иронически перекликается не только судьба Гумилева, но и его стихи, ср. у Беранже: «Авось, — я думал, — на постели Они <люди> умереть дадут» vs «И умру я не на постели» («Я и Вы» Гумилева). «Россия, невозможная Россия,/ Что думаешь, куда идешь? Зачем?..» — рефлексия на финал «Мертвых душ» Н.В. Гоголя. «Но ты, Россия — “собственная стать”» — цитата из «Умом Россию не понять…» (1866) Ф.И. Тютчева. «Отмечен русской кличкой — хулиган» — реминисценция на «хулиганские» мотивы и образы Есенина.

«Когда-нибудь в неизмеримый час…»

Когда-нибудь в неизмеримый час Неутолимого существованья, Мой нежный друг, я знаю — без прикрас Предстанет мне холодный призрак знанья. Предстанет он, и я увижу вдруг Другими, настоящими глазами Весь этот мир простой и строгий круг, Где ты и я, с землей и с небесами… Мой милый друг, да будет мне дано В тот страшный час не увидать предела… Пусть навсегда во тьме таится дно, Которое душа познать хотела.

«Ты сожжена, последняя страница…» [105]

Ты сожжена, последняя страница Страшнейшего наследия души… Бездушная не дрогнула столица, Не закричит никто — «пожар! туши!» Развеял ветер горестную сажу, Служанка утром пепел подмела… Так над собой чудовищную кражу Душа свершила и в зарю ушла… О, мгла земли… Сон мира непробуден, Сон человечества уныл и сер… О, Гоголь, он мучителен, он труден Твой подвиг, твой пленительный пример…

105

Ты сожжена, последняя страница. О, Гоголь <…> пример… — Н.В. Гоголь, как известно, сжег рукопись 2-го тома «Мертвых душ».

Башенка [106]

Я начал строить. Но не так, Как в этом мире шалом, — Сначала крышу и чердак, А заключу подвалом… Растут прямые этажи Не к небесам, а к низу — Какому странному, скажи, Подвержены капризу? Здесь будет все наоборот, Но, клятвенное слово, Окончу скоро я, и вот — Заложена основа… Красуйся, башенка, и стой, Переживая сроки — Так строятся в душе живой Стихов прямые строки…

106

Башенка. Красуйся, башенка, и стой — Возможно, невольное сближение с «Медным всадником» (1833) А. С. Пушкина: «Красуйся, град Петров и стой/ Неколебимо, как Россия».

Шахматы [107]

На жертвенном поле Ходом коня Несется неволя И носит меня. На черное ступит И к белому — прочь… Так падают трупом То утро, то ночь… Дорогой кривою Несет меня боль Ко вражьему строю, Где черный король. Он грозен. Он хочет… О, конь, поверни… Последние ночи, Предсмертные дни…

107

Шахматы. Включено в: Антология, Стр. 199. Шахматная тема была весьма распространенной в эмигрантской поэзии, см., напр.: стихотворения под одинаковым названием «Шахматы» у Ю. Мандельштама (сб. «Третий час, 1935), А. Угрюмова («Возрождение», 1950, тетрадь седьмая), Б. Нарциссова (сб. «Стихи», 1958), «Три шахматных сонета» В. Набокова («Наш мир, 1924, № 37), посвященное Д. Резникову стихотворение «Шахматы ожили. Нам ли с тобой совладать…» В. Андреева (сб. «Недуг бытия», 1928), и мн. др.

Кашалот [108]

Как

под утренним туманом, Две струи пустив фонтаном, Выплыл в море кашалот, Раздувая свой живот. А ему навстречу с юга Кашалотова подруга Шоколадная плыла — Шаловливая была… Повстречались эти души, Поженились эти туши — Волны по морю пошли, Погибали корабли… А на ложе бурных нег Тихий, кроткий падал снег… — И приснится же такое Происшествие морское…

108

Кашалот. См. об этом стихотворении в письме Луцкого В.Л. Андрееву от 19 мая 1974 г. (после выхода О).

Стихи о сапогах [109]

Поэты говорят в стихах О девушках голубооких, А я хочу — о сапогах, О русских сапогах высоких. Мои печальные друзья, Земные странствия убоги, Но обойтись без вас нельзя — Куда девать бы мог я ноги? Как пятиглазые кроты, Они с утра на нас взирают И осторожно проползают В колодцы вашей темноты. И день-деньской, скрипя уныло, Покорны прихоти людской, Два ваших негритянских рыла В грязи волочатся со мной. Когда же ночью на постели Я сплю, а ветер за окном Наигрывает на свирели — Вам отдых под моим столом. И сны мои о белой розе, А вы, обнявшись, на земле В смешной и неуклюжей позе Лежите рядышком во мгле. И лошадиными боками Вбирая мрак и тишину, Во сне вы видите — ногами Я лезу в вашу глубину. — Так спят в доверии и дружбе Супруги. Им один закон. И сон его о тяжкой службе И у нее такой же сон.

109

Стихи о сапогах. В ОэБЛ I и II датировано 29/IV 1926.

Гроза

Могучий ветер бушевал, Пронзая выспреннюю кручу, Он тучу розовую гнал, Преследовал младую тучу… Она бежала в синеву От ненавистного объятья И в страхе прятала главу В развеянные клочья платья. Когда же близко за собой Она почуяла вандала — Обволокнулась пеленой И от обиды зарыдала… ………………………….. Косые полосы воды Не мало затопили грядок… Гром грохотал на все лады О том, что в мире непорядок. Сверкнула молния в руках Сереброрунного Перуна И на мгновенье в небесах Все стало призрачно и лунно. А ветер, горестный удел Кляня за злую неудачу, Насквозь промоченный летел Лишенный силы, наудачу. — Ах, неба грубого закон Мечте мешает воплотиться… И в трубы забивался он, Чтоб отдохнуть и посушиться…

Прогулка, истинное происшествие («Спускались сумерки. Дождь лил, как из ведра…»)

Спускались сумерки. Дождь лил, как из ведра. Я шел без зонтика. Мне было мокнуть мило. Соломенная шляпа у бедра В руке рассеянной грустила. А кляча на углу у фонаря Глаза слипала и мотала гривой. Она дремала. Снилась ей заря… Я подошел и прошептал шутливо: «И ты дружок! Иль вспоминаешь ты, Что предки — шаловливые кентавры Имели чудом руки и персты И в жизни пожинали лавры»… И темный взгляд из-под седых бровей Она открыла и чихнула страстно… Я отскочил и, поклонившись ей: «Сударыня, и говорить опасно!» …Спускались сумерки. Дождь лил как из ведра. Я шел веселый, молодой и зрячий… О, поворот милосского бедра, Мелькнувший у промокшей клячи!.. …Господь святой, избави от чудес! Домой? Зачем? Там вновь стихокипенье, А капля каждая, что падает с небес — Благословенье и успокоенье…

«Пока ты чуешь под собой…»

Пока ты чуешь под собой Живую связь с землею бедной, Неосторожною рукой Не трогай проволоки медной. Протянутая на столбах Меж небом и землей высоко, Она сожжет тебя во прах Высоким напряженьем тока. О, птицам лишь разрешено Сидеть на смертоносной жерди, А человеку не дано Без гибели касанье смерти. — Мечтатель юный, если ты, Желая быть подобным птице, Прыжком взлетишь до высоты, Где тайна дивная таится — Там пребывать сумей, мой друг, Там славь победу в лучшем гимне… Но если ты услышишь вдруг С земли далекой: «Помоги мне», — И ты увидишь, что другой К полету расправляет плечи — О, милосердною рукой Не протянись к нему для встречи… Неразделим волшебный дар Высокого уединенья, И грянет молнии удар Чрез ваших рук соединенье…