Как много низостиВ душе больнойЧуждаться близостиС другой душой.Но от усталостиИ жить и петь,Как мало жалости,Чтоб всех жалеть.От равнодушияКлонит ко сну,Глаза и уши я,Закрыв, засну.Быть может, стану яЖивым во сне,И мысль нежданнаяПриснится мне.9. III <19>75
«Я в поезде быстром. В вагоне со мной…»
Я в поезде быстром. В вагоне со мнойЛюбимые, близкие… Тесной семьейНесемся куда-то, куда суждено,И
версты столбами мелькают в окно.Куда он стремится, куда он летит?На станции каждой секунду стоит,И кто-то спеша покидает вагон,И в страхе мы видим прощальный поклон.И к станции новой весь поезд спешит,И вновь остановка, и кто-то бежит…И так постепенно пустеет вагон —Таков, вероятно, природы закон.Как страшно смотреть на пустые места!И мчится опять за верстою верста…А в памяти страх и мечта о былом:Я ль буду последним в вагоне пустом?Париж, 1975-76
«Посидеть бы спокойно…»
Посидеть бы спокойноЗа рабочим столомИ решить, что достойноИ что лучше на слом.Но ничто не понятно,Ясно только одно —Что вернуться обратноНикому не дано.3. IV <19>76
«Брат мой, каменщик, ты, что не знаешь покою…» [163]
163
Брат мой, каменщик, ты, что не знаешь покою. Один из немногих масонских поэтических текстов Луцкого (принимая во внимание, что посвящение автора в масоны состоялось в январе 1933 г., стихотворение едва ли могло быть написано раньше этого срока). Учитель Хирам — строитель Иерусалимского храма, направленный к Соломону царем Тира. По масонской легенде, которая величает Хирама Великим Мастером Архитекторов, он, после завершения строительства храма, был убит («убийство Хирама» упоминается в масонском докладе Луцкого <О Прекрасной Даме>). Мотив воскресения Хирама см. в стихотворении Д. Кобякова «Ученый мастер в шапочке своей…» (Дмитрий Кобяков. «Чаша» (Париж, 1936), стр. 29). Из других поэтов эмиграции к образу Хирама обращался Н. Оцуп, см. в его стихотворной драме «Три царя» (Париж, 1958). И Лучистая дельта с всевидящим оком — масонский знак.
Брат мой, каменщик, ты, что не знаешь покоюИ до полночи темной работать готов,Знай, что камень, усердно скрепленный тобою,Крепче сотен возвышенных слов.Если ты упадешь от волненья и мукиИли духом падешь, созидая твой храм,Крепкой цепью сомкнем наши братские рукиИ воскреснет учитель Хирам.Мы из племени тех, кто не знает измены —Пусть волнуется в мире нечистая кровь!Мы незримо возводим нетленные стены,Сердце к сердцу, с любовью любовь!Если мы недостроим в стремленьи высоком,Будут внуки за нас продолжать.И лучистая дельта с всевидящим окомБудет вечно над миром сиять.
«Буду атомом в необъятности…»
Буду атомом в необъятности,Вечно грустным, всегда неутешным,Помоги моей полусвятостиИли дай мне силы быть грешным.
«Душа моя, ты — как луна…»
Душа моя, ты — как луна,На две страны разделена.Одна — на солнечном огнеЯсна другим, понятна мне…Другая, страшная — в тени.Ночные призраки одниБессонно пребывают в нейСреди кощунственных затей…Там — колдовская бестолочь,Бег времени из ночи в ночь…Царица сирая — соваЦедит бессвязные слова.И в грязной, мутной тишинеПо капле падают оне.Там — вылетая из пещер,Орды безглазые химерВо тьме кромешной, гробовойС «морлоками» в игривый бойВступают вдруг. И сон и смрадПереполняют душный ад.
«Здесь, на земле, светло и звучно…»
Здесь, на земле, светло и звучно,А небо — меркнущая ртуть…О, как Тебе должно быть скучноСобою полнить эту жуть…Ты там — сырой, огромной волейБлюдешь неведомую цель,А я — живу-живу… не боле,Но сотворил себе свирель…И в час, когда душа без гнева,Я звуком исхожу из губИ жду созвучного напеваТвоих громотворящих труб…Но
в пустоте ветхозаветнойИ в непрерывности временОдин мой голос безответныйСтократно эхом повторен…Нет, этой радости — не трогай!Не много радостей Ты дал!..Ты где-то в небе — недотрогой,Я на земле — убог и мал…
«Как-то по-новому сегодня…»
Как-то по-новому сегодняРазглядываю мир земной,Как-то свежее и свободнейВокруг меня и надо мной.Как будто я и н ежил прежде,Я увидал впервые вдруг,Как свет небес спокойно брезжитНа эту жизнь, на тихий луг…Я прохожу необычайно,Такой не я, такой другой…Себя ощупываю тайноОбеспокоенной рукой.О милая, какое чудо,Когда, привычная теням,Из-под мучительного спудаДуша взлетает к облакам.
Когда на небосводеИсчезнут облака,Гляди, звезда восходит,Гляди, как высока!..И ты глядишь пугливоНа призрачный экранИ на такое диво!И на такой обман!Окружена эфиромУж миллионы лет,Она горит над миром,Звезда, которой нет.Она давно, как камень,Тяжка и холодна,Но льется синий пламеньС незыблемого дна.
164
Когда на небосводе. Другой вариант этого стихотворения.
Окружена эфиромУже миллионы лет,Она горит над миром,Звезда, которой нет.Она теперь, как камень,Темна и холодна,Но льется синий пламеньС незыблемого дна.Когда на небосводеИсчезнут облака,Гляди, звезда восходит,Гляди, как высока.И кто же не отметит —Гляди туда, на ту,Что там летит и светитВ такую высоту.
«Меня шатает вьюга…»
Меня шатает вьюгаВ ушах звенят псалмы…Ни недруга, ни друга —Сугробы и холмы…Вот в серебро одетыБескрайние поля,Но ты, Россия, где ты,Где музыка твоя?Не бесовы ли чарыНебес твоих мороз?Средь ледяной СахарыБрожу, как эскимос…В снег ухожу по пояс…Вперед, душа, вперед…В Гренландию, на полюс?Сам черт не разберет……Сгибаются колени,Одолевает сон…Тяжелые тюлениПолзут на небосклон…
Молюсь на своеструнной лиреИ не осмысливаю слов…Что упоительней есть в миреНевразумительных стихов?Я словоблудия чуждаюсьИ велеречия лишен,Но суеверствую и каюсьВне переменчивых времен…Несвоевременно рожденный,В час неугаданный умру…Но сплетены мои пэоныВ замысловатую игру.И дорог мне непостижимоИх своевольный перезвон,Слетающий неуловимоИ исчезающий, как сон.А муза тихо у оконцаСидит и смотрит в небесаНа удивительное солнце,Рождающее чудеса.
165
Молюсь на своеструнной лире. По-видимому, стихотворение перекликается со стихотворением В. JI. Андреева «О тяжкий пламени избыток!..» (сб. «Недуг бытия», 1928). Ср. замечание Луцкого о пэоне в его письме В.Л. Андрееву от 21 марта 1974 г.