Современная жрица Изиды

Соловьев Всеволод Сергеевич

VII

Еще чаще, чмъ съ Блаватской, пришлось мн, въ то время, видаться съ г-жей Y. Мы съ ней вдвоемъ побродили по Парижу; отправлялись на засданіе сената, гд краснорчивый Накэ въ пламенныхъ рчахъ «проводилъ» новый законъ о свобод развода, бывшій тогда животрепещущей новостью дня. Въ этомъ засданіи, среди сонма сенаторовъ французской республики, «ветхій деньми» Викторъ Гюго дремалъ самымъ безцеремоннымъ образомъ, пробуждаясь только отъ черезчуръ громкихъ возгласовъ оратора и глядя равнодушнымъ, ничего не выражавшимъ взглядомъ прямо передъ собою. Этотъ почти безсмысленный взглядъ уже давно всё пережившаго поэта краснорчиво говорилъ, что ему нтъ никакого дла не только до свободы развода, но и вообще до всего житейскаго,

что надъ его сдой, отмченной божественной печатью головою уже ветъ крыломъ блдный призракъ смерти. Этотъ блдный призракъ обнялъ его и освободилъ отъ слишкомъ долгой земной жизни мене чмъ черезъ годъ посл того, предоставивъ Парижу, жадному до зрлищъ, неслыханное по своей торжественности и своеобразности зрлище, котораго мн привелось быть свидтелемъ…

Посл долгой, утомившей насъ прогулки забрались мы какъ-то съ г-жею Y. въ прелестный небольшой паркъ Монсо и около часу просидли, отдыхая на удобномъ садовомъ диванчик подъ густыми втвями старыхъ каштановъ, скрывавшихъ насъ отъ знойныхъ лучей солнца. Между нами велась очень оживленная и откровенная бесда о самыхъ различныхъ предметахъ, и г-жа Y. выказала мн такое участіе, что я былъ глубоко тронутъ. Наконецъ она сказала:

— А чтобы доказать вамъ, что мое расположеніе не слова пустыя, я вамъ повдаю такія вещи, о которыхъ конечно и не заикнулась бы постороннему человку. Я въ эти дни много о васъ думала — мн кажется, вы черезчуръ увлекаетесь теософическимъ обществомъ и боюсь я, какъ бы эти увлеченія, во всхъ отношеніяхъ, не отозвались на васъ вредно и прискорбно.

— Сердечно благодарю васъ за ваше участіе, — сказалъ я, — но, мн кажется, я ужь не такой увлекающійся человкъ, какимъ вы меня считаете. Конечно, я очень заинтересованъ теософическимъ обществомъ — иначе быть не можетъ — вдь я ужь говорилъ вамъ, что всякія мистическія и оккультныя вещи составляютъ, въ настоящее время, предметъ моихъ занятій. Что же тутъ можетъ быть для меня вреднаго? Или вы боитесь, что, подъ вліяніемъ полковника Олкотта и Могини, я сдлаюсь буддистомъ? Относительно этого вы можете быть совершенно спокойны.

— Ахъ нтъ, — совсмъ не то! — воскликнула г-жа Y.,- дло не въ чтеніи мистическихъ книгъ и не въ занятіяхъ оккультизмомъ — вы можете иначе увлечься и поставить себя въ крайне рискованное положеніе. Тутъ есть такія вещи, которыя втягиваютъ, отводятъ глаза, а когда человкъ очнулся и начинаетъ видть ясно — ужь поздно! Вдь вы не передадите моихъ словъ Елен?

— Если вы думаете, что передамъ, то пожалуйста ничего мн не говорите.

— Ну такъ слушайте. Что скажете вы о феномен съ медальономъ?

— Вы сами можете отвтить на этотъ вопросъ — вы должны были видть мое къ нему отношеніе.

— Но видите ли вы мое отношеніе къ нему и вообще ко всему, что производитъ Елена?

— Говоря откровенно — пока еще не вижу.

— Вотъ то-то и есть! Знайте же, что между мною и ею нтъ ровно ничего общаго. Я ее люблю, я привыкла любить ее съ дтства, и бываютъ минуты, когда мн ее очень жалко — какъ тамъ ни говорите — вдь она глубоко несчастная женщина. Ну вотъ, вслдствіе этой жалости, мн и приходится иногда на многое закрывать глаза, хотя оно и возмущаетъ меня глубоко. Но я ее люблю, мн ее жаль — и я не могу не быть къ ней снисходительна. Теперь вотъ мы не видлись много лтъ, она пишетъ, проситъ меня пріхать повидаться, у меня нтъ средствъ для такой поздки, но она высылаетъ мн нужныя для этого деньги — и вотъ я пріхала. Я очень рада видть ее, быть съ нею, но, несмотря на это, между нами все рознь и рознь, ничего нтъ общаго. Она вотъ постоянно заставляетъ меня писать объ ея обществ, обо всхъ этихъ феноменахъ, — ну что я тутъ подлаю?! Что только возможно, я готова для нея сдлать, но наконецъ она требуетъ невозможнаго… я многимъ готова для нея пожертвовать, но даже для нея не въ состояніи пожертвовать совстью.

— Какъ совстью? да разв она отъ васъ требуетъ чего-либо подобнаго?

— Вотъ то-то и есть, что требуетъ, давно, ужь много лтъ она отъ меня этого требуетъ. Ей, понимаете ли, то,

что она требуетъ, кажется пустяками, а для меня, — еслибы я согласилась на ея желаніе — это было бы преступленіемъ… понимаете — преступленіемъ! Она меня понять не можетъ, мы совершенно разно смотримъ на вещи — вдь я христіанка, а она… кто она? мы съ вами этого не знаемъ, да можетъ быть и сама она путемъ не знаетъ. Она пристаетъ ко мн такъ, что мн просто некуда отъ нея дваться. «Значитъ, говоритъ, ты меня не любишь, если не хочешь для меня даже этого сдлать, ну что теб стоитъ?» Понимаете ли, это просто какая-то дтская наивность! И, представьте, X. вдь за одно съ нею меня мучаетъ…

— «Вотъ, говоритъ, одна только я и люблю Елену, а ты ее не любишь, потому что не хочешь помочь ей». Вдь это что жъ такое! X. дйствительно не знаетъ границъ своей жалости къ Елен, но разв это настоящая любовь? Разв можно идти на ложь и преступленіе для того, чтобы доказать свою любовь!? Эта любовь, въ конц концовъ, будетъ для нихъ обихъ только гибелью — и ничего больше. Вотъ *** (она назвала имя недавно умершаго ихъ родственника, — человка довольно извстнаго) — онъ былъ большого ума и настоящій, искренній христіанинъ, — умирая, на смертномъ одр, онъ меня умолялъ не поддаваться просьбамъ Елены и объяснить ей, что еслибы ея желаніе исполнилось, еслибы я согласилась сдлать то, о чемъ она меня постоянно проситъ, это, прежде всего, ей самой было бы гибелью…

— Да въ чемъ же дло? — сказалъ я, — вдь вы говорите все намеками.

— Я иначе не могу говорить.

— Но вдь изъ вашихъ намековъ я долженъ заключить нчто ужасное. Вы говорите: «преступленіе», «погибель»…

— Такъ оно и есть. Поймите сами, о чемъ я говорю — это не трудно. Не заставляйте меня высказаться больше, я сказала совершенно достаточно, чтобы предупредить васъ. Берегитесь — можно запутаться! Елена именно такая женщина — она иногда поступаетъ совершенно наивно, просто глупо; но въ то же время уметъ напустить такого дыму… Еслибы знали вы, какихъ людей она запутывала въ свои сти!

— Однако, вы сказали такъ много, что лучше прямо договорить.

— Нтъ, я ничего не скажу больше! — воскликнула г-жа Y. — Я слишкомъ много сказала, и въ томъ, что я сказала, ужь совсмъ мало іі, на которыхъ я не поставила точекъ, сами поставьте — `a bon entendeur-salut!

— Такъ значитъ — вс эти феномены махатмъ, вся эта дятельность, — только обманъ, обманъ и обманъ! — воскликнулъ я.

— Я молчу! — торжественно произнесла г-жа Y. и дйствительно не хотла больше прибавить ни слова.

Черезъ нсколько мсяцевъ, изъ Россіи, она мн писала, вспоминая этотъ разговоръ нашъ и письменно повторяя снова все, мною здсь сказанное. Письмо это у меня хранится [9] .

Вынужденный статьями г-жи Желиховской, которая лучше чмъ кто-либо знаетъ, кого я называю буквой Y., говорить о теософическомъ обществ и его создательниц, я не могу пренебрегать такимъ важнымъ обстоятельствомъ, не могу и не долженъ. Въ цпи доказательствъ теософическихъ обмановъ признаніе г-жи Y., не только словесное, но и письменное, является весьма важнымъ звеномъ.

9

У меня много всякихъ, иной разъ далеко небезъинтересныхъ, писемъ какъ г-жи Y., такъ и другихъ «причастныхъ длу» лицъ. Но, само собою разумется, что письма, неимющія отношенія къ теософическому обществу и Блаватской, письма личнаго, интимнаго характера совершенно неприкосновенны въ моемъ портфел. Я не упомянулъ бы даже и о моемъ разговор съ г-жей Y. и о ея письм, еслибы этого настоятельно не требовало возстановленіе «настоящей правды» о Блаватской и теософическомъ обществ, столь жестоко нарушаемой статьями г-жи Желиховской. Къ тому же всякій согласится, что въ словахъ г-жи Y., подтвержденныхъ ею письменно, не только нтъ ничего, компрометтантнаго для этой особы, а напротивъ, — они длаютъ честь ея тогдашнему отношенію къ длу.