Современная жрица Изиды

Соловьев Всеволод Сергеевич

Я былъ глубоко благодаренъ г-ж Y. за это признаніе, дйствительно произведшее на меня очень сильное впечатлніе и заставившее меня еще строже, еще холодне, относиться къ тому, что было передъ моими глазами. Ослабить мой интересъ къ теософическому обществу и къ самой Блаватской это признаніе не могло — вдь ужь я самъ былъ насторож, вдь я самъ ужь сказалъ себ, что во всякомъ случа не вс феномены Елены Петровны истинны.

Я весьма склоненъ былъ присоединиться къ мннію г-жи Y., что Блаватская — медіумъ, что большинство ея феноменовъ медіумическаго происхожденія. Я уже имлъ случай близко разглядть многихъ медіумовъ и отлично зналъ, что каждый изъ нихъ непремнно производитъ иногда явленія обманныя, но что это еще нисколько не доказываетъ, что вс

производимыя имъ явленія — обманны. Вышло что-нибудь необычное само собою — прекрасно, не выходитъ — и вотъ какая-то непреодолимая сила заставляетъ медіума «помочь» явленію, сфокусничать. Я давно уже убдился, что таково общее правило не только профессіональныхъ медіумовъ, но и всякихъ. Чудесное — это такая бездна, которая неудержимо втягиваетъ въ себя, и вс цвты, въ ней растущіе, какъ ядовитые, такъ и безвредные, обладаютъ одинаково опьяняющимъ ароматомъ.

Я ужь и безъ г-жи Y. очень ясно видлъ, что не могу найти у Блаватской и въ ея обществ того, за чмъ первоначально къ ней являлся, но уйти отъ нея пока не было никакой причины — напротивъ, были дв весьма серьезныя причины для того, чтобы не только остаться, но и по возможности сблизиться съ нею и съ ея обществомъ. Что касается этой новой теософіи и ея литературы — вдь я не зналъ еще ровно ничего, значитъ, нужно было хорошенько познакомиться съ этой литературой, съ этимъ ученіемъ и уяснить себ, что въ немъ заключается новаго и что заимствовано изъ источниковъ, уже мн извстныхъ.

Меня, напримръ, крайне занималъ, вмст съ кружкомъ парижскихъ теософовъ, вопросъ о «карм» и о «нирван» въ объясненіи Олкотта, Могини и Блаватской. Да и не одно это. Интереснаго было чрезвычайно много.

Что же касается самой Блаватской, посл бесды съ г-жей Y., я окончательно далъ себ слово — во что бы то ни стало разглядть эту женщину.

Хотя въ Европ и не было еще настоящаго теософическаго движенія, но оно могло развиться не сегодня — завтра (какъ это и случилось). Теперь вокругъ Блаватской собрано нсколько человкъ, черезъ годъ — другой за ней пожалуй пойдутъ тысячи, какъ уже пошли въ Америк и въ Индіи. Что же она такое — эта основательница если не новаго, то во всякомъ случа обновленнаго ученія, которое она пропагандируетъ своими феноменами; что въ этихъ феноменахъ истинно и что ложно, и есть ли въ нихъ хоть что-нибудь истинное?

Меня она, по счастью, во всякомъ случа, не собьетъ съ толку, но вдь даже въ тогдашнемъ маленькомъ кружк парижскихъ теософовъ я видлъ нсколько лицъ, искренно увлекающихся, готовыхъ, очертя голову, кинуться въ бездну, куда заглянуть приглашаетъ ихъ Елена Петровна, поднимая руку, звеня своими невидимыми серебряными колокольчиками и продлывая свои феномены. Вдь если вс эти феномены, вс какъ есть, — одинъ только обманъ — что же такое эта Елена Петровна? Въ такомъ случа это ужасная и опасная воровка душъ!

И она, очевидно, хочетъ всми мрами постараться раскинуть свою паутину какъ можно дальше, она мечтаетъ распространить ее и на Россію. Для этого она и проситъ г-жу Y., проситъ уже давно, нсколько лтъ, помочь ей и совершить преступленіе. Для этого она такъ ухватилась и за меня — конечно, въ подобномъ дл, ей нуженъ человкъ, который много пишетъ и котораго читаютъ.

Затмъ у меня была еще одна мысль, или, врне, еще одно чувство: мн, какъ и г-ж Y., было жалко эту Елену Петровну, эту талантливую женщину, у которой, несмотря на все, я ужь подмтилъ и почуялъ не совсмъ еще погибшую душу. Какъ знать, быть можетъ есть еще возможность, тмъ или инымъ способомъ, остановить ее и спасти какъ для нея самой, такъ и для тхъ, кого она погубить можетъ своею ложью, своимъ обманомъ. Да и вмст со всмъ этимъ разв сама она не была интереснйшимъ феноменомъ, — съ ея умомъ и талантливостью, съ ея смшной простотой и наивностью, съ ея фальшью и искренностью? Разглядть, изучить такой феноменъ, такой живой «человческій документъ» — тянуло. Надо было только знать, что голова не закружится, что ядовитый цвтокъ бездны не опьянитъ;- но въ этомъ смысл я за себя не имлъ пока основаній

бояться.

VIII

Мое отношеніе къ феномену съ медальономъ, на который Блаватская возлагала большія надежды, очевидно, возъимло не малое дйствіе: Елена Петровна объявила, что феноменовъ больше не будетъ, что она чувствуетъ себя слишкомъ больной для значительной затраты жизненной силы, требуемой этими явленіями. Время отъ времени она удостоивала насъ, да и то крайне рдко, звуками своего серебрянаго колокольчика. Иной разъ эти звуки доносились какъ-бы издали, раздавались въ конц корридора, гд находилась ея комната, — и это было бы довольно интересно, еслибы я не зналъ, что въ корридор находится Бабула, что онъ всегда иметъ доступъ въ комнату своей госпожи и что онъ преестественнйшій плутъ — достаточно было взглянуть на его физіономію, чтобы убдиться въ этомъ. Къ тому же г-жи X. и Y. однажды сообщили мн:

— Этотъ Бабула презабавный, когда Елена занята и намъ нечего длать, мы призываемъ его къ себ и обо всемъ разспрашиваемъ. Онъ уморительно разсказываетъ обо всемъ, что творится въ Адіар…

— Вотъ я его и спрашиваю, — продолжала г-жа Y.,- видлъ ли онъ «махатмъ?», онъ смется и говоритъ: «видлъ не разъ». Какіе же они? — спрашиваю, а онъ отвчаетъ: «хорошіе, говоритъ, кисейные». И опять смется.

— Ужасная шельма! — замтила г-жа X. — Она его спрашиваетъ: «какіе?», а онъ вдругъ — «кисейные» — да такъ и прыскаетъ!

Этотъ разговоръ показался мн не безъинтереснымъ, и я тогда же записалъ его, а въ бесд съ Еленой Петровной посовтовалъ ей, смясь, какъ можно скорй удалить Бабулу.

— Помяните мое слово, — сказалъ я, — у васъ съ нимъ еще скандалъ будетъ — онъ совсмъ не надеженъ.

Она ничего мн на это не отвтила, и не знаю даже, поняла ли смыслъ моей фразы.

Какой вышелъ скандалъ съ Бабулой мсяца черезъ два посл того въ Лондон,- я не знаю, но его поспшили отправить въ Индію и съ тхъ поръ о немъ не было рчи [10] .

10

Я не ошибся, сразу же сочтя Бабулу плутомъ. Изъ отчета «лондонскаго общества для психическихъ изслдованій», вышедшаго въ свтъ черезъ годъ посл того, я узналъ, что Бабула, до поступленія къ Блаватской, былъ въ услуженіи у француза-фокусника, что онъ былъ искусенъ въ разныхъ «феноменахъ» и особенно въ «феноменахъ съ письмами и почталіонами». Изъ этого же отчета, съ которымъ я познакомлю читателя, выяснится, что означала фраза Бабулы о томъ, что махатмы — кисейные. Тогда я никакъ не могъ себ представить значенія этого слова, а между тмъ плутъ, находя, не знаю ужь на какомъ основаніи, что передъ близкими родственницами «madame» нечего скрываться, — сказалъ имъ чистую правду.

Когда раздавался звукъ колокольчика въ конц корридора, Блаватская вскакивала, говорила: «хозяинъ зоветъ!» и удалялась въ свою комнату.

Показывала она намъ не разъ еще одинъ маленькій феноменъ. На нкоторомъ, довольно значительномъ разстояніи отъ стола или зеркала она встряхивала рукою, будто отряхая съ нея какую-нибудь жидкость, и при этомъ на поверхности стола или зеркала раздавались сухіе, совершенно внятные звуки. На мой вопросъ, что это такое, конечно она не могла дать мн никакого объясненія кром того, что она желаетъ, чтобы были эти звуки — и они происходятъ.

— Постарайтесь напрягать свою волю, — говорила она, — можетъ быть и у васъ выйдетъ.

Я напрягалъ волю изо всхъ силъ, но у меня ничего не выходило. Между тмъ, когда она клала свою руку мн на плечо, а я встряхивалъ рукою, на стол и зеркал раздавались такіе же точно звуки, какъ и у нея.

Раза два, въ моемъ присутствіи, бывало еще и такое явленіе: вокругъ нея начинали раздаваться боле или мене громкіе стуки, хорошо извстные каждому, кто присутствовалъ на медіумическихъ сеансахъ.

— Слышите, скорлупы забавляются! — говорила она.