Современная жрица Изиды

Соловьев Всеволод Сергеевич

Но въ то время до этихъ признаній было еще далеко; «madame» продолжала морочить меня своимъ «хозяиномъ», увряя, что я состою подъ особымъ его покровительствомъ. О феноменахъ же писала, все еще находясь подъ впечатлніемъ парижскихъ неудачъ: «Ничего я не могу сдлать по части феноменовъ, отъ нихъ мн и такъ тошно. И не говорите про нихъ»…

Она все корила меня «подозрительностью». Сообщилъ я ей о сеансахъ магнетизера Робера и его ясновидящаго субъекта, Эдуарда, который, вмст со своимъ наставникомъ, притворялся и фокусничалъ несомннно. А она мн въ отвтъ: «государь мой, Всеволодъ Сергичъ. Вы ужаснйшій и неисправимый — не скептикъ, а „подозритель“. Ну, что вамъ сдлалъ этотъ Eduard, почему вы думаете, что онъ притворяется?

А впрочемъ — мн-то что? подозрвайте всхъ на здоровье. Вамъ же хуже…» Это подчеркнутое всхъ было очень ясно. Или вотъ — еще ясне: «скверно на свт жить, подозрвая всхъ и каждаго. Совершенно уврена, что передъ людомъ говорить про меня подозрительно не станете. Я-то, по крайней мр, подозрительницей никогда не была; и кого люблю, такъ люблю въ сурьезъ — а такихъ весьма мало…»

Я утверждаю, и въ конц концовъ изъ дальнйшаго разсказа и ея писемъ будетъ ясно, что, намтивъ человка, желая его затуманить и сдлать своимъ послушнымъ орудіемъ, она дйствовала сердечностью и задушевностью. Она убждала его въ своей преданности, горячей любви и дружб — и затмъ, именемъ этихъ чувствъ, упрашивала его сдлать для нея то или другое. Все сводилось на почву личныхъ отношеній, чувства. Съ женщинами подобная тактика творила чудеса.

Изъ Лондона, въ конц лта, Блаватская перехала въ нмецкій городъ Эльберфельдъ и писала мн оттуда: «Я здсь, безъ ногъ, но съ Олкотомъ, Могини и нсколькими нмецкими теософами… Здсь прелестный городокъ и прелестное семейство теософовъ M-r и M-me Gebhard, и его три сына и невстка, и племянниковъ съ племянницами всего 9 человкъ. Домъ огромный, богатый… Она — ученица Eliphas Levi и съ ума сходитъ по оккультизму. Прізжайте на нсколько дней…»

Въ это время чрезмрныя занятія мои дали себя знать. Я вдругъ почувствовалъ большое утомленіе и слабость. Пришлось обратиться къ доктору, и онъ, конечно, потребовалъ временнаго прекращенія всякихъ работъ, полнаго покоя и развлеченій. Парижскія развлеченія для меня не существовали, и я ршился провтриться и развлечься, създивъ въ Эльберфельдъ къ Блаватской. Еслибы я сообразилъ, что экскурсія въ область мнимыхъ чудесъ можетъ только еще больше разстроить нервы и еслибы предчувствіе шепнуло мн, какому неожиданному испытанію придется мн подвергнуться — я бы не похалъ несмотря на все мое желаніе увидть «madame» и побороться съ нею.

Въ знойный августовскій день, 24-го по новому стилю, я выхалъ изъ Парижа. Чувствуя себя очень дурно, я положилъ отдохнуть на полпути, въ Брюссел. Къ тому же я никогда еще не бывалъ въ Бельгіи и не видалъ Брюсселя. Остановился я въ Grand-H^otel', ночью очень плохо спалъ, утромъ вышелъ пройтись по городу и на лстниц столкнулся съ г-жей А. Къ моему изумленію она встртила меня безъ кисло-сладкой ужимки и даже весьма привтливо. Намъ обоимъ было скучно, и мы просто обрадовались другъ другу. Оказалось, что она въ Брюссел по какимъ-то своимъ дламъ, должна създить въ Кёльнъ, потомъ еще куда-то.

— А вы зачмъ здсь?

— Я ду въ Эльберфельдъ къ Блаватской — она больна и зоветъ меня.

— Ну, такъ и я поду съ вами.

— Отлично. Когда же мы демъ?

— Завтра въ девять, часовъ утра, — это самый подходящій поздъ, потому что иначе намъ придется пріхать въ Эльберфельдъ вечеромъ, часамъ къ десяти, не раньше.

Ршивъ это, мы провели весь день вмст, а вечеромъ г-жа А. разсказала мн столь много поразительнаго, удивительнаго и таинственнаго, что я пришелъ въ свою комнату съ совершенно затуманенной головою и, хоть и былъ уже очень поздній часъ, не могъ заснуть. Я хорошо зналъ, что, несмотря на вс усилія вчерашней правоврной науки отрицать сверхчувственное, оно существуетъ и время отъ времени проявляетъ себя въ людской жизни, но я такъ же очень хорошо зналъ, что проявленія эти рдки, и что иначе быть не можетъ. А тутъ вдругъ сверхчувственное, въ самыхъ разнообразныхъ и подчасъ совершенно нелпыхъ видахъ, буквально затопляетъ

жизнь здоровой, крпкой, энергичной и вдобавокъ поглощенной матерьяльными длами и заботами особы! Вся ночь прошла почти безъ сна; въ седьмомъ часу я одлся и веллъ подать себ чаю. Около восьми подаютъ мн записку г-жи А. Пишетъ, что и она не спала, такъ какъ кругомъ нея шла какая-то невидимая борьба, что у нея разболлась голова и что хать нельзя, ибо вс ея ключи пропали. Иду къ ней. Стоитъ среди чемодановъ и сакъ-вояжей. Увряетъ меня:

— Вс ключи, вс до одного пропали, а ночью были тутъ, на глазахъ!

— Пошлите за слесаремъ.

— Ужь я послала.

Явился слесарь, отперъ чемоданъ, а въ чемодан связка ключей и въ связк ключъ и отъ этого же чемодана.

— Вотъ видите что со мной cлучается! — торжественно воскликнула г-жа А.

— Вижу.

Такъ какъ на девяти часовой поздъ мы опоздали, то и согласились сдлать прогулку по городу и хать въ часъ. Но тутъ я внезапно почувствовалъ необыкновенную слабость и меня стало клонить ко сну. Я извинился передъ г-жей А., пошелъ къ себ и бросился на кровать. Однако, я не заснулъ, а лежалъ съ закрытыми глазами — и вотъ передо мной, одинъ за другимъ, стали проходить, совершенно ясно и отчетливо, разные неизвстные мн пейзажи. Это было для меня такъ ново и красиво, что я лежалъ не шевелясь, боясь нарушить и уничтожить очарованіе. Наконецъ понемногу все затуманилось, слилось — и я ужь ничего не видлъ.

Я открылъ глаза. Моей сонливости и слабости какъ не бывало. Я вернулся къ г-ж А. и не могъ удержаться, чтобы не разсказать ей бывшаго со мною, причемъ очень подробно, со всми особенностями, описалъ виднные мною пейзажи.

Мы сидли въ купэ мчавшаго насъ позда и бесдовали. Вдругъ г-жа А., взглянувъ въ окно, крикнула:

— Смотрите! одинъ изъ вашихъ пейзажей!

Мн стало даже жутко. Сомнній не могло быть, какъ не было для меня сомннія и въ томъ, что я никогда не здилъ по этой дорог, не бывалъ въ этой стран. Пока не стемнло — я снова, въ дйствительности, переглядлъ все то, что видлъ утромъ, лежа на кровати съ закрытыми глазами.

Пріхали мы въ Эльберфельдъ, остановились въ гостинниц Victoria и, ршивъ, что еще не очень поздно, отправились къ Блаватской, въ домъ коммерсанта Гебгарда, чуть ли не самый лучшій домъ въ Эльберфельд.

X

Мы застали нашу бдную «madame» совсмъ распухшей отъ водянки, почти недвижимой въ огромномъ кресл, окруженную Олкоттомъ, Могини, Китли, двумя англичанками изъ Лондона, мистрисъ и миссъ Арундэль, американкой Голлуэй и Гебгардомъ съ женою и сыномъ. Другіе Гебгарды, а также «племянники и племянницы», о которыхъ мн писала Блаватская, куда-то ухали изъ Эльберфельда.

«Madame», увидя насъ, обрадовалась чрезвычайно, оживилась, затормошилась на своемъ кресл и стала «отводить душу» русскимъ языкомъ, къ ясно подмченному мною неудовольствію окружавшихъ.

Мы находились въ большой, прекрасной гостиной. Арка раздляла эту комнату на дв части, тяжелыя драпировки были спущены и что находилось тамъ, въ другой половин гостиной — я не зналъ. Когда мы достаточно наговорились — Елена Петровна позвала Рудольфа Гебгарда, молодого человка съ весьма хорошими манерами, шепнула ему что-то — и онъ исчезъ.

— Я сейчасъ сдлаю вамъ сюрпризъ! — сказала она.

Я скоро понялъ, что сюрпризъ этотъ относится къ скрытой за драпировкой половин гостиной, такъ какъ тамъ началась какая-то возня.

Вдругъ занавси отдернулись и, освщенныя яркимъ, голубоватымъ свтомъ, сконцентрированнымъ и усиленнымъ рефлекторами, передъ нами выросли дв поразительныя фигуры. Въ первое мгновеніе мн представилось, что я вижу живыхъ людей — такъ ловко было все придумано. Но это оказались два большихъ задрапированныхъ портрета махатмъ Моріа и Кутъ-Хуми, написанныхъ масляными красками художникомъ Шмихеномъ, родственникомъ Гебгардовъ.