Спиноза Б. Избранные произведения
Шрифт:
это знал, то я был бы больше и, может быть, мне нужно было бы
более силы, чем я имею, чтобы сохранить себя в том высшем
совершенстве. Далее, я не знаю, требуется ли для создания
субстанции больше труда, чем для создания атрибута (или
сохранения его), т.е., выражаясь яснее и более философским языком, я не знаю, не нуждается ли субстанция во всей своей силе и
сущности, которыми она
__________________
*
Чтобы не искать других примеров, возьмем пример паука,
свою паутину с легкостью, тогда как люди могли бы сделать ее лишь с
большим трудом; напротив, люди исполняют с легкостью многое, что, может быть, невозможно и для ангелов.
2
04
сохраняется, также для сохранения своих атрибутов. Но я оставляю
это пока в стороне и исследую, что хочет сказать наш уважаемый
автор, т.е. что он разумеет под словами «легкий» и «трудный». Я не
думаю и не могу допустить, что он понимает под «трудным»
невозможное (чего ни в каком случае нельзя себе представить, как
оно может случиться), а под «легким» то, что не содержит
противоречия (что легко представить, как оно случается). Однако в
третьем «Размышлении» он, на первый взгляд, это имеет в виду, говоря: «Я не должен также думать, что недостающее мне труднее
приобрести, чем то, чем я теперь обладаю; очевидно, гораздо труднее
было бы, чтобы я, т.е. мыслящая вещь или субстанция, возник из
ничего, чем и т.д.». Это не согласовалось бы ни со словами автора, ни со всем его образом мыслей. Ибо если отвлечься от первого, то
между возможным и невозможным, т.е. между мыслимым и
немыслимым, не существует никакого соотношения, как между чем-
нибудь и ничем; поэтому могущество так же мало подходит к
невозможному, как творение и произведение к несуществующему; поэтому не может быть никакого сравнения между возможным и
невозможным. К этому следует прибавить, что можно сравнивать
друг с другом и познавать отношение лишь того, о чем я имею ясное
и отчетливое понятие. Поэтому я оспариваю правильность
заключения, что, кто может произвести невозможное, может
произвести и возможное. Ибо, спрашиваю я, что это было бы за
заключение: кто может сделать четырехугольный круг, может
сделать и круг, все радиусы которого равны; или: кто может
заставить ничто испытать нечто, или: кто может пользоваться ничем
как материей, из которой он нечто изготовляет, тот будет также в
состоянии сделать нечто из чего-нибудь. Ибо между такими
понятиями, как сказано, нет ни согласия, ни подобия, ни сравнения и
никакого иного отношения. Каждый может это видеть, если он
только немного подумает об этом. Поэтому я считаю, что этот
способ
Декарта. Если же рассматривать внимательно вторую из обеих
упомянутых аксиом, то, по-видимому, под большим и труднейшим
Декарт подразумевает более совершенное, а под меньшим и
легчайшим — менее совершенное. Но и тогда вопрос остается еще
очень темным. Ибо и здесь остается упомянутая трудность, так как я
по-прежнему оспариваю, чтобы
2
05
тот, кто может сделать большее, мог также и с тем же усилием, как
надо допустить в доказываемой теореме, сделать меньшее.
Д
алее, когда он говорит «сотворение (или сохранение) субстанции
более значительно, чем то же относительно атрибутов», то под
атрибутами, конечно, он не может понимать того, что формально
содержится в субстанции и отличается от самой субстанции лишь в
мысли; ибо тогда создание субстанции и атрибутов — одно и то же.
По той же причине он не может также разуметь те свойства
субстанции, которые необходимо вытекают из ее сущности и ее
определения. Еще менее можно под ними понимать свойства и
атрибуты другой субстанции, хотя это, кажется, и есть его мнение.
Ибо если я, например, скажу, что я имею власть сохранить себя
самого, т.е. конечную мыслящую субстанцию, то я не могу поэтому
также сказать, что я имею власть дать себе совершенства
бесконечной субстанции, которая по всей своей сущности
совершенно отлична от меня. Ибо сила * или сущность, с помощью
которой я сохраняю свое бытие, совершенно отлична от силы или
сущности, которою безусловно бесконечная субстанция сохраняет
себя и от которой ее силы и свойства отличаются лишь в мысли.
Поэтому, если бы я допустил (предполагая, конечно, что я сохраняю
себя сам), что могу дать себе совершенства безусловно бесконечной
субстанции, то это было бы то же, как если бы я допустил, что могу
уничтожить все свое существо и снова создать бесконечную
субстанцию. Это было бы, очевидно, гораздо больше, чем просто
принять, что я могу сохранить себя как конечную субстанцию. Если
поэтому под атрибутами или свойствами ничего этого нельзя
разуметь, то остаются лишь качества, которые эминентно содержит
собственная субстанция (как, например, те или другие мысли в уме, относительно которых мне ясно, что они отсутствуют во мне), а не
те, которые эминентно содержит другая субстанция (как, например, то или иное движение в пространстве, ибо подобные совершенства