Спираль
Шрифт:
— Так в чем дело? Почему вы раньше не появились?
— Сначала надо было угадать шифр. Потом, я уже говорил вам, две недели пролежал не вставая. В последующий период я расшифровывал вас, да, не пугайтесь этого слова, я расшифровывал и изучал вас. Изучив и всесторонне проанализировав, я пожаловал к вам.
— Вы уверены, что действительно узнали шифр?
— Не сомневаюсь.
— И вы можете сейчас открыть сейф?
— Разумеется!
— Не верю, хоть убейте, не могу поверить!
— Стоит ли вас убивать? А если увидите открытый сейф, поверите?
— Господи, что со мной? Я, кажется, сплю!
— Закройте дверь на
У Кахишвили отнялся язык, он походил на стереофото. Прошло время, прежде чем он встал, затрусил к двери, дважды повернул ключ и затем кинулся к сейфу.
Коринтели неторопливо приблизился к стоящему в нише огромному коричневому сейфу, повернулся к директору:
— Попрошу отодвинуться на пять метров! — и взялся за ручку.
Кахишвили, как под гипнозом, подчинился приказу, сделал несколько шагов назад, нащупал за спиной стул и одной рукой уперся в его спинку. Колени дрожали, и он боялся упасть.
Рамаз осторожно, чрезвычайно осторожно повернул первый диск, устанавливая против стрелки нужную цифру.
Кахишвили вытянул шею, силясь рассмотреть со своего места, какая цифра соседствует со стрелкой, но ничего не вышло. С пяти метров невозможно было разобрать ни одной цифры.
Рамаз мягко взялся за второй диск, будто лаская его, медленно, томительно медленно, почти незаметно повернул нужной цифрой к стрелке. После небольшого перерыва прикоснулся пальцами к третьему диску.
Отар Кахишвили окаменел в нелепой и смешной позе. У него даже веки парализовало. Только частые удары сердца, отчетливо слышные даже Рамазу, позволяли догадаться, что это не манекен, а живой человек.
Коринтели повернул третий диск.
Тучный коренастый манекен вдруг шевельнулся, испуганно хватаясь обеими руками за грудь в надежде заглушить удары сердца. Напрасно. Директору, потерявшему голову, продолжало чудиться, что стук его сердца доносится не только до Рамаза Коринтели, но и до секретарши, по ту сторону надежно запертой двери.
Многозначительно взглянув на директора, Рамаз подкрутил цифру к стрелке. Оставалось два диска. Он извлек из кармана платок, сначала вытер потный лоб, затем, как пианист, — пальцы, опустил платок в карман и коснулся четвертого диска. Медленно, очень медленно повернул его, подведя к стрелке какую-то очередную цифру.
Остался один, один-единственный диск; если Коринтели впрямь отгадал шифр, он повернет пятый, и…
В комнате будто стемнело, словно чья-то невидимая рука опустила на окнах кабинета тяжелые темные шторы. Массивный коричневый сейф освещался только двумя парами лучей, исходящих из глаз двух мужчин. И вот после недолгой передышки, показавшейся директору веком, Рамаз взялся за пятый диск. Он почему-то заколебался, прикрыл глаза, наморщил лоб и, прижавшись щекой к холодной металлической стенке, провел левой рукой по верху сейфа, не спеша поворачивать диск.
«Забыл?! — обмер Кахишвили. — Вдруг забыл или не знает пятую цифру?
Что он тянет?!»
Молодой человек, будто лаская диск, погладил его. Медленно повернул. Вот и пятая цифра встала против стрелки.
Рамаз оглянулся на директора института. Увидев его трясущуюся челюсть, он зло улыбнулся и шепотом, однако ясно и отчетливо произнося слова, сказал:
— Сейф открыт!
Выпрямился, нажал на массивную ручку, повернул ее вправо и распахнул толстую, выкрашенную в коричневый цвет дверцу.
— Господи! — вырвалось
Рамаз с удовольствием наблюдал за волнением кахишвилиевских страстей, представлял, как мечется, словно угодившая в мышеловку мышь, мелкая, убогая душонка директора института. Еще немного, и директор упадет в обморок.
Резко повернувшись, Рамаз захлопнул дверцу.
Кахишвили хватил удар. Хотел что-то закричать, но не смог. Он как будто онемел. Беспомощно развел руками. Попробовал шагнуть, но и тут потерпел фиаско.
Рамаз прекрасно видел, какой пожар бушует в груди обезножевшего вдруг директора. Он догадывался, как обмирала душа его при обратном повороте каждого диска. Видимо, этим и объяснялась его медлительность — ему хотелось продлить мучения Кахишвили. Повернув последний диск, Коринтели с улыбкой насладившегося торжеством мстителя отошел от сейфа.
И сразу в парализованные легкие директора исследовательского института ворвался воздух.
— Что вы наделали, зачем вы заперли! — во весь голос закричал он.
Кахишвили понял, что, пока Коринтели не пожелает, открытого сейфа ему не видать!
— Почему вы заперли, почему?!
Едва прохрипев эти слова в третий раз, директор осел на пол.
С насмешливой улыбкой Рамаз подошел к нему, крепко ухватил под мышки и потащил к креслу.
— Почему, спрашиваю, заперли?! — снова умудрился крикнуть директор. Затем силы как будто вернулись к нему, он соскочил с кресла, смешно вцепился в мощные плечи молодого человека и принялся трясти его. — Почему вы заперли, почему, почему?! Сейчас же откройте, я приказываю вам, сию же минуту откройте, слышите, сию же!
Громко расхохотавшись, Рамаз одним движением сбросил руки директора, стальными пальцами сжал его плечи и, как ребенка, приковал к креслу.
— Уймитесь! Уймитесь, и спокойно обговорим планы на будущее. Я, правда, запер сейф, но шифр-то не забыл! Успокойтесь и соберитесь с мыслями.
Мог ли Отар Кахишвили успокоиться и собраться с мыслями?
— Мне думается, — продолжал Коринтели, — вы окончательно убедились в моих возможностях. Вероятно, поняли и то, что без меня вам не обойтись. Разумеется, есть еще выход — официально пригласить мастера, открыть сейф и обнародовать труд Давида Георгадзе. Вы, естественно, не пойдете на такой шаг. Не пойдете именно потому, что он бессмыслен. Запоздалая слава не осчастливит усопшего, а вы потеряете многое. Вы и я! Как я полагаю, сейчас все карты открыты, задача ясна и решается просто, если между нами установится искреннее, горячее и истинное содружество! Если вы не в силах побороть себя и отвергаете мою дружбу, то все равно ничто не препятствует нашим деловым отношениям. Труд академика в наших руках. Напоследок хочу напомнить и предупредить, что с сегодняшнего дня, с этого часа, с этой минуты все зависит от вас, только от вас, от директора института астрофизики, профессора Отара Кахишвили.