Справедливость-это женщина

Куксон Кэтрин

– Ты вот выбрала время, чтобы прийти. Что там такое происходит внизу?

– Что вы имеете в виду?

– То она бежала вниз по аллее, потом бросилась назад, как будто за ней гнался сам дьявол; а наш Джо выходит из машины, как будто сам выступает в роли дьявола, с лицом мрачнее тучи. Давай рассказывай, что происходит.

– Пусть расскажет он сам.

– Он не расскажет; в крайнем случае – далеко не все. Введи меня в курс дела, или я сам спущусь и все узнаю.

Бетти сделала продолжительный глубокий вздох и сказала:

– Очевидно, Хейзл сказала Джо, что у нее будет ребенок, а когда Джо сказал об этом Элен, она… она сделала глупое замечание.

– У Хейзл будет ребенок? –

Майк говорил теперь тихим голосом.

– Да. Это что, удивительно?

Прежде чем ответить, Майк повернулся на своем кресле, заставил себя подняться, а затем, опираясь на палку, прошел к окну.

– Да нет, в этом нет ничего удивительного и ничего такого, что могло бы вызвать перебранку между этими двумя. – Он повернул голову в сторону и, не глядя на Бетти, спросил:

– В чем состояло это глупое замечание?

Она долго молчала, прежде чем ответить.

– Что-то имеющее отношение к тому, что у Хейзл будет цветной ребенок.

– Подлая безмозглая сука! Пустоголовая дура! – Он стукнул палкой о пол, затем, подавшись вперед, поддержал себя, опершись рукой о подоконник. – Почему, черт возьми, Джо женился на такой узколобой, тщеславной, глупой сучке?

– Майк! Пожалуйста! Пожалуйста! Майк!

– Ты можешь говорить «Майк» сколько угодно, я знаю, она – твоя сестра, но вот что я тебе скажу: я скорей желал бы, чтобы он женился на проститутке, так как у нее по крайней мере были бы остатки человечности.

Голос Бетти был напряженным и низким, когда она вступила с Майком в дискуссию, сказав:

– Элен еще молодая. И не забывайте, что она так или иначе по-прежнему находится в незнакомой атмосфере. Она не может угождать всем вам!

– А ей и не нужно угождать «всем нам»; она должна угождать только одному.

– Она очень старается угодить ему.

– Так ли это? – Теперь он повернулся, чтобы смотреть ей в лицо. – Вот что я скажу тебе, Бетти: твоя сестра угождает только самой себе; все, что она делает, нацелено на то, чтобы верховодить. Он еще не может этого видеть, так как ослеплен своими чувствами, своими потребностями и одновременно очарован ею, поскольку она принадлежит к иному классу. И я знаю, о чем говорю. Мужчины нашего склада могут быть очарованы женщинами ее типа. Его мать была похожа на нее как две капли воды; и если я очень быстро пришел в себя, то ему приходится пробуждаться медленно, так как он не хочет смотреть правде в глаза. Возможно, это еще и потому, что если он слишком быстро это поймет, то такое может вывести парня из равновесия и оставить шрамы на всю жизнь. Ты знаешь, девочка, за что я выступаю? Это я серьезно, заметь, серьезно. За пробные браки, вот за что! И выступать я начал не сегодня и не вчера; мне было двадцать два года, когда я впервые высказался в пользу этого, и один дяденька средних лет прямо-таки набросился на меня и сказал, чтобы я защищался. Лишь потом я узнал, что его собственная дочь жила с каким-то парнем. «Желаю ей счастья», – сказал я. Ты только вдумайся в это, Бетти! Насколько меньше было бы тогда разбитых сердец, не правда ли? Потому что, кто знает, что будет, когда они надевают на себя пожизненные оковы, ведь верно? Кто знает, спрашиваю я, кто знает?

Она ответила спокойно:

– В этом случае они должны знать; они не дети.

– Она – ребенок. – Теперь Майк возвысил голос. – Она считает себя неоперившимся птенцом, и так и будет до старости. Я знаю людей такого типа! Это я точно тебе говорю.

Глаза Бетти прищурились, а в голосе обозначилось презрение, когда она произнесла:

– В таком случае, имея о ней такое мнение, почему вы проявляете двурушничество в ее присутствии? Вы всегда так обходительны с ней.

– Это ты

бьешь не в бровь, а в глаз, не так ли? Хорошо, положим, я двурушник, но я рассуждаю так: ему и так достается; я не собираюсь подливать масла в огонь. Он думает, что она мне нравится. Ну и пусть думает, а я выговорюсь с кем-нибудь, а лучше тебя никого нет, поскольку тебе тоже она не нравится.

– Майк!… Она – моя сестра и…

– Перестань, девочка! Это не для меня; не пытайся показать, что ты так ужасно неумно смотришь на вещи. Меня бесит, что мы стараемся разыгрывать из себя маленьких Иисусов и любить друг друга – в широком смысле слова! Бесит. Но когда тебе вдалбливают в голову, что раз ты рожден одной и той же матерью и вырос в одном и том же доме, то ты должен любить каждого члена семьи, о Боже! На этом фоне слабоумные проявляют больше разума. Покажи мне семью, все члены которой всегда любили друг друга, и я скажу, что это – семья лицемеров… А теперь иди. – Он отвернулся от нее и махнул рукой назад по направлению к ней. – Спускайся вниз и разыгрывай роль забитой прислуги своей сучьей сестры, но в этом случае не обвиняй других, что они такие же лицемеры, как и ты.

Бетти повернулась и вышла из комнаты; но по ту сторону двери она задержалась на мгновение, опустив голову, закрыв глаза, потирая пальцами взад и вперед бровь. «Забитая прислуга». Да он тоже бьет не в бровь, а в глаз; так это и есть, она – «забитая прислуга».

Бетти нравился Майк. Очень нравился, но слишком часто в его присутствии она чувствует себя так, как будто ее грубо анатомируют в прозекторской. Она устала от всего этого. Казалось, она находится на передовой между четырех различных лагерей: лагеря кухни; лагеря первого этажа; лагеря, состоящего из одного человека здесь наверху; и лагеря коттеджа. И по странному стечению обстоятельств именно этот лагерь, находящийся за пределами дома и кажущийся самым счастливым, является основной причиной инакомыслия в доме.

В этот момент ее охватило желание быть с леди Мэри, так как там ей пришлось бы угождать лишь одному человеку. Может быть, она забитая прислуга, но с леди Мэри она была бы в распоряжении человека, который бы ей адекватно платил за исполнение роли прислуги, а не заставлял чувствовать, что она должна считать служение за счастье, как это делала ее сестра.

Бетти уже вышла на лестничную площадку, когда увидела Элен и Джо, спускающихся по главной лестнице. Они шли рядом: он смотрел на нее, а она – на него. Как сказал Майк, «пробуждение будет медленным»… Возможно, он и не пробудится никогда.

Что ж, она надеялась, что она достаточно взрослая и может желать, чтобы Джо оставался в состоянии сна вечно, но для человеческой природы как таковой это тоже довольно трудно.

Вся жизнь трудна, и она обнаружила это не сегодня и не вчера.

Часть III

1

Наступило Рождество 1928 года. В доме сиял свет. В каждой комнате потрескивал огонь, и молодой Пэт Коллинз, помощник Дэвида по садовым делам, трудился в течение всего дня, обнося дровами и углем все комнаты – от нижнего этажа до чердака.

В холле висел остролист и белая омела, а между двумя длинными окнами гостиной стояла двухметровая елка, украшенная свечами и стеклянными игрушками, а вокруг бадьи, в которой она находилась, лежала груда пакетов в красочной упаковке.

Во всем доме царило возбуждение, и Элла, спешившая на кухню, сказала Мэри:

– Знаешь что? Такое чувство, как будто не Рождество, а канун Нового года.

Мэри тоже с самого утра суетилась. Она заканчивала покрывать глазурью несколько небольших тортов и сказала не задумываясь: