Справедливость-это женщина
Шрифт:
Она думала, что Элен обрадует новость о том, что она собирается на две-три недели к леди Мэри, но, хотя она открыто и не высказывалась на этот счет, она не желала этой поездки – об этом свидетельствовало ее поведение.
В летние месяцы Элен взяла за правило в одиночку ездить в Лондон. Иногда она останавливалась у своего дяди Хьюз-Бэртона, иной раз – у своей школьной подруги. Бетти удивляло, что Джо не противился таким визитам, в течение которых Элен зачастую отсутствовала по две-три ночи кряду; но в такие моменты он сам возвращался с завода не раньше восьми-десяти часов вечера. Затем были визиты к Бруксам, участившиеся после того, как в апреле Хейзл родила ребенка, по странному стечению обстоятельств в тот же день, что двумя годами ранее родился Мартин, и это совпадение
– Разве она не красавица?
К тому ж девочка, несомненно, красивая. Практически без признаков цвета кожи ее отца.
И тем не менее ей приходилось признаться себе в том, что временами она понимала позицию Элен по поводу привязанности Джо к Дэвиду и его жене. Даже с учетом того, что они с Дэвидом вместе росли, даже с учетом его сострадания к этому человеку, – даже с учетом всего этого его отношения с ним и с его женой были необычными: казалось, он любил их… любил его. Когда мысль об этом впервые зародилась в ее голове, она смутилась, но это помогло ей взглянуть на ситуацию глазами Элен, и она не могла не симпатизировать ей, во всяком случае в этом вопросе…
– О чем вы думаете, уставившись в одну точку?
– О, ни о чем, просто так; здесь так тихо, так спокойно.
– Иногда слишком спокойно. Эта глупая мисс Уоткинс вообразила, что я приехала сюда умирать. Думаю, она готовилась к похоронам.
– Видимо, это проявление ее заботы о вас.
– Ничего себе забота! Нечего тогда было называться компаньонкой; она скорее действовала как политик: можно было предположить, что именно она протащила этот законопроект о предоставлении молодым женщинам права голоса. Тем утром прошлым летом она прямо махала над головой газетой и визжала: «Мы можем делать это в 21 год!» – Теперь леди Мэри вновь подалась вперед и схватила Бетти за руку: – И вы знаете, что я ей сказала? – И хриплым шепотом, с ликованием на лице она продолжала: – Знаете, что я сказала? «Успокойтесь, женщина. Вам уже сорок, и пора бы знать, что вы можете делать это в любом возрасте, конечно после четырнадцати».
И когда леди Мэри откинулась на спинку кресла, подняв лицо к небу и смеясь, Бетти закрыла рукой рот, сотрясаясь всем телом.
Распрямившись, старая леди продолжала тираду против своей бывшей компаньонки:
– Ее мать была суфражисткой: права для женщин, равенство и все такое прочее; дураков много, именно дураков. Я никогда бы не позволила, чтобы кто-либо из мужчин был равен мне. По своим умственным способностям любая женщина в состоянии затмить и обвести вокруг пальца любого мужчину, если у нее достаточно здравого смысла, чтобы приложить к этому ум. Равенство! Вот что я вам скажу, девочка. Мой отец был грубиян, а мать тяжелым человеком. Слуги его ненавидели, а ее любили. Когда слуга ему не подчинялся или всего-навсего оправдывался перед тем, как быть уволенным, он хлестал его кнутом, в буквальном смысле слова хлестал кнутом, сбивая с ног. Он владел кнутом, как эти ковбои. На днях я думала о нем и о том, как бы он отнесся к миссис Бейли, когда она встала у обеденного стола, выставив бюст с выражением гордости на лице, и сказала, что ее сын поступил в Оксфорд. «Он будет учиться в Раскин-колледже, мэм!», – проговорила она таким тоном, будто я старалась помешать ему. Заметьте, я сдержалась и не сказала: «Да это колледж для рабочих, там нет ни одного джентльмена». Во мне много от моей матери, и я сказала: «Вы должны гордиться, миссис Бейли», а она ответила: «Времена меняются, мэм. Да, меняются. Пришло время гордиться. Никто не будет теперь презирать его». Тогда-то я и подумала об отце и его кнуте, и на какое-то мгновение мне стало грустно, так как я поняла, что времена действительно изменились: во времена моего отца никто не посмел бы говорить подобным образом своей госпоже.
– Уверена, она не хотела вас обидеть. – Тон Бетти был холодным.
– Почему вы всегда защищаете этих людей? Знаете, вы чем-то напоминаете мне мою мать, только она была
Теперь она вновь откинулась на кресло и снова подняла лицо к небу, продолжая:
– Припоминаю один случай. Это произошло после вечеринки в доме. Ирен, моя сестра, и Нед, мой брат, убитый в Индии, – мы наблюдали с верхнего балкона. Мы всегда забирались туда, когда они устраивали разборки, на этот раз была очередь моего отца. Он накинулся на мать за то, что она с кем-то флиртовала. Я как сейчас помню ее. Она выплыла из спальни, задрав голову, с лицом, светящимся смехом, и сказала: «Знаешь, Генри, что ты можешь сделать, – поцеловать меня в задницу», на что отец проревел: «Я не целую то, что могу стукнуть ногой», и мы наблюдали, как он поднял сапог и приземлил его на ее пышные ягодицы, и она распласталась на полу лицом вниз. И что же потом, по-вашему, он сделал? Поднял ее и отнес назад в спальню.
Они любили друг друга. Очень любили! Это был счастливый дом. Когда мы жили там, когда они были вместе, это был счастливый дом! Я ненавижу неискренних людей, думаю, и вы тоже? – Она повернула голову и взглянула на Бетти, но девушка лишь улыбнулась ей, ожидая продолжения, и оно не заставило себя ждать.
– Сара, вы знаете ее, – леди Ментон, она неискренняя. Да, это так! По крайней мере стала таковой с тех пор, как вышла за Джеймса. Молитвы во время завтрака, обеда и чая. Она была совсем другой девочкой, когда мы жили в Индии; Сара тогда не была «мем- сахиб», отнюдь нет. Она не носила по четыре нижних фланелевых юбки, иногда вообще обходилась без них. В жаркую погоду мы обычно ходили на холмы. – Теперь она повернулась в кресле и взглянула прямо на Бетти, и ее лицо покрылось несметным количеством морщинок, когда она начала тихонько напевать брюзжащим содрогающимся голосом пародию на «Если бы эти губы могли сказать».
Если бы холмы могли говорить,
А мужья бы видеть
Эту замечательную картину
А-мо-раль-нос-ти.
Они вновь непринужденно смеялись, и Бетти сказала:
– Знаете что, вы порочная женщина, леди Мэри.
– Знаю, девочка, и принимаю это как комплимент. Кстати, вот я что подумала: как насчет того, чтобы вам научиться водить автомобиль?
– Я умею водить автомобиль. Во время войны некоторое время я водила грузовик.
– Правда? Ну и ну! Замечательная новость. Я собираюсь купить автомобиль, и вы поможете мне выбрать его и покатаете меня по этой красивой сельской местности. Раньше я всегда считала, что на Севере нет мест, достойных для осмотра. Теперь же я воочию убедилась, что они есть. И по правде говоря, вы можете держаться Юга; так, я считаю, будет лучше. – И она провела перед собой рукой, как бы включая сюда всю сельскую местность. – Это – красоты пересеченной местности, а ровных мест очень мало. На автомобиле мы можем добраться до Хоука в этом направлении, – она вскинула одну руку, – или до Келсо в том направлении, – и она вскинула другую руку, – или обратно в Келсо и снова через границу. Через торфяник и болота. Меня туда возили, красота неописуемая. Я никогда даже не предполагала ранее, что такие места существуют, а я немало покаталась в свое время. Какую машину вы предпочитаете?
– Минутку, леди Мэри. – Голос Бетти был тих, а слова тщательно подобраны. – Я ведь вам говорила. Две недели, самое большее – три.
– За две-три недели мы можем объездить много мест.
– А что вы будете делать с машиной потом?
– Я, – голова старушки качалась из стороны в сторону, – я найму шофера.
– А где вы его поселите?
Последовало секундное молчание, затем лицо старушки сморщилось в приступе ликования, и, держа Бетти за колено, она сказала: