Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Все стало известно, - как гром, - второго апреля, когда султан начал осаду. Итальянцы, от которых греки столько натерпелись за годы союзничества, первыми встали на защиту греческой столицы: и городские стены, и берег Золотого Рога защищали итальянские корабли и сухопутные отряды. Все узнали, что подходят главные силы турок, - и ромеи разрушили мосты через оборонительные рвы, и закрыли городские ворота. Император приказал протянуть через Золотой Рог цепь, которая защищала вход в залив; и корабли Константина и союзников вышли в море – отбивать турецкие атаки, пока возможно. Леонард Флатанелос вел греческие корабли –
В два дня султан разрушил крепости вне стен Константинополя – и оставшиеся в живых защитники их были посажены на кол на глазах у осажденных цареградцев: те, кто вышел на стены, видели это, а кто схоронился, слышал ужасные крики. Звуки битв и казней долетали и во дворец. Евдокия Хрисанфовна сидела в комнатах, где жили русские и греческие жены императорских этериотов, с маленьким сыном на коленях – и только молилась, закрывая Владимиру уши, пока все не смолкало.
– Крепись, сын, - шептала московитка. – Если укрепимся до последнего часа, Бог нас спасет, на этом свете или на том!
Когда к ней приходил муж, она молча осматривала его, и, не находя ран, так же молча обнимала. Они иногда молились вместе, но почти не разговаривали. О чем тут говорить? День бы простоять, да ночь продержаться!
Одиннадцатого апреля турки начали стрелять по Городу из орудий. Греки, питавшие отвращение к военным новшествам, никогда не пользовались пушками для обороны – и звуки выстрелов казались им ударами судьбы, как будто какой-нибудь титан молотил по Константинополю кулаком.
Корабли итальянцев и Леонарда Флатанелоса, которому было доверено командование императорским судном, защищали цепь Золотого Рога героически и умело: они отбивали турецкие атаки почти весь апрель. Христианские воины рубили руки и головы туркам, взбиравшимся на высокие борта галер со своих низко сидящих кораблей, жгли вражеские суда греческим огнем. Но турки в конце концов сделали обходной маневр: обошли цепь и перетащили часть своих кораблей на берег, соорудив специальные повозки, - около семидесяти судов!
На северном берегу Золотого Рога видели огромную чалму и рыжую бороду молодого султана Мехмеда. Султан наблюдал и командовал, бросая в бой свои передовые отряды – на верную смерть от рук греков, которые дрались с мужеством, превосходящим человеческие возможности: защищая до последнего все, что они любили на земле. Туркам же за такую смерть был обещан рай, полный нескончаемых яств и безотказных красавиц.
Император Константин, несмотря на изматывающие дни, часто не спал ночами; и его евнух тоже не спал. Микитка молча смотрел, как великий василевс меряет шагами опочивальню: тот словно бы не замечал его, сделавшегося тенью императора, - но однажды Константин вдруг посмотрел на слугу и спросил:
– Как имя твоего отца?
Микитка удивленно моргнул, открыл было рот – но Константин улыбнулся и качнул головой. Конечно, он спрашивал не о своем старшем дружиннике!
– Настоящего отца, - сказал император.
– Петр, - сказал Микитка. – Его звали Петр, - повторил он, волнуясь под пристальным царским
Константин кивнул. Потом коснулся своей бороды и сказал в странной задумчивости:
– Что ж, Никита, сын Петра… ты хорошо мне служил! Бери свою мать и своих братьев, и бегите из Города, пока еще есть время!
Он улыбнулся – странной улыбкой, словно бы не вполне сознавая себя. Если бы Феодора могла видеть сейчас великого василевса, он напомнил бы ей мужа: тоже показался бы человеком, потерявшим направление в жизни.
Микитка несколько мгновений не мог осознать, что такое услышал, - а потом упал на колени.
– Государь! Ты прогоняешь нас?..
– Я хочу, чтобы вы спаслись, - ответил Константин. – Чтобы спаслись те, кто еще может.
Он опять улыбнулся, голубые глаза влажно заблестели – не то гневом, не то слезами, не то гневом вместе со слезами.
– Кажется, эта царица Феофано – твой друг? Ты можешь уехать к ней!
Микитка встал: он окончательно понял, что государь не в себе. Теперь, когда Леонард Флатанелос сражался на море, у Микитки не осталось никаких знакомых в Городе, кто мог бы помочь ему, русскому рабу, пусть и вознесенному высоко, снестись с Феофано; не говоря о том, что пробраться через полыхающие земли туда, где она скрывалась, было почти невозможно.
Да и долг – долга с души не снимешь!
– Государь, - сказал евнух. – Воля твоя - а мы от тебя никуда не побежим! Если я побегу, мне будет позор; и моим малым братьям срам, если они вырастут и узнают, в каком деле были замешаны!
Он перекрестился.
– Вот крест – мы с тобой будем до самой смерти! – закончил он с пылающими щеками.
– И мать то же скажет, если я ее спрошу!
Император кивнул.
– Я почти не сомневался, что ты так ответишь, - вдруг сказал он. – И я рад, что мне перед смертью довелось узнать русских людей!
Он подумал.
– Что ж, оставайся, Никита, Петров сын. Может быть, вы еще и спасетесь. Султан, я думаю, оставит жить кого-нибудь из защитников… он предлагал мне сохранить жизнь всем мирным жителям в обмен на сдачу Константинополя…
Микитка сжал руки, затаив дыхание: и вдруг ему, на какой-то миг, захотелось, чтобы император принял это предложение. Евнух закусил губу и укрепился – промолчал.
– Я отказал, - в такой же задумчивости проговорил император. – Но Мехмед все же не такой зверь, каким нам представляется: он только хочет стать победителем Города. И потом проявит великодушие к уцелевшим.
Микитка зажмурился и отвернулся. Он не хотел, чтобы Константин увидел его слезы, - но император уже ушел, видимо, понимая чувства своего евнуха и не желая выдать собственных чувств.
Микитка стал на колени и долго молился. Он редко молился в последние годы, после того, как стал пленником и скопцом – и возроптал на Бога за такую судьбу: но когда находил в себе силы это делать, молитва очень помогала.
Весь май турки бомбили стены Константинополя и делали подкопы под стены – а ромеи ночами заваливали рвы и укрепляли стены заново. Микитка вышел на улицы вместе с другими мирными жителями и под звуки выстрелов, в окружении огней помогал уносить и перевязывать раненых. Бой еще не перешел на улицы Города – но звуки битв на море и за стенами достигали ушей со всех сторон.